Арцыбашев поморщился и вдруг вспомнил, где есть еще одно блюдечко.
Сначала эта мысль испугала его. Но чем дольше он стоял, раздумывая, тем сильнее убеждался, что его идея — правильная.
Сколько можно притворяться, что все еще может вернуться?
Сколько можно обманывать самого себя?
Арцыбашева охватила странная жестокая решимость. Кактусу он уже ничем не мог ни помочь, ни навредить. Только себе.
С собой церемониться незачем.
Притащив табуретку, Алексей Николаевич, сопя, полез наверх. Пальцы вслепую зашарили по поверхности шкафа. В воздух взвилось облако пыли — он не протирал здесь с того дня, как окончательно убедился, что кактус умер. Просто не мог себя заставить.
Хватит, ожесточенно твердил про себя Арцыбашев, кончено! Сколько можно? Сидишь тут по уши в иллюзиях, провонявших нафталином! К черту все!
Он наконец нащупал кромку блюдца, подтащил к себе. Пыль обрушилась него, как стая мошкары, и Арцыбашев отчаянно расчихался, едва не свалившись с табуретки. «Не хватало еще расколотить его!» Когда пыль рассеялась, он протер слезящиеся глаза, проморгался…
На сером слежавшемся песке зеленел кривобокий шарик.
Арцыбашев смотрел на него, не шевелясь, так долго, что затекла рука. Потом сглотнул и очень-очень медленно стал спускаться с табуретки.
Оказавшись на полу, он так же медленно приблизился к окну и бережно поставил блюдце на подоконник. В груди что-то мешало — то ухало, то распирало, — но Арцыбашеву сейчас было не до того.
Кактусёнок сверху был покрыт коротеньким белым пушком. Рыжие колючки росли во все стороны сразу.
— Я сейчас… — проговорил Арцыбашев одними губами. — Сейчас!
Вскоре кактусёнок, пересаженный в горшок с подходящим субстратом, заинтересованно смотрел по сторонам с высоты комода. Красный взмокший Арцыбашев носился вокруг, производя множество суеты и шума, и время от времени с бессмысленной улыбкой дотрагивался до белоснежной макушки.
Наконец Алексей Николаевич притащил стул, сел перед комодом.
— Володя? — робко предположил он.
Нет, не то.
— Костя?
Глупости. Какой еще Костя!
Он сосредоточенно перебирал имена, пытаясь почувствовать, поймать то самое. И вдруг…
— Миша! — дрогнувшим голосом сказал Алексей Николаевич. — Ты ведь Миша, правда?
ДВА МЕСЯЦА СПУСТЯ
Май звенел и пел, май был везде.
Арцыбашев подбежал к подъезду, размахивая кульком, проскочил мимо двух старух на скамейке, легко взлетел на третий этаж. Старухам досталось только «здра! — те!», долетевшее откуда-то сверху. Игуана недовольно покачала головой ему вслед, но Алексей Николаевич этого не заметил.
