Но я этого не хотел понимать.
***
Перед отпуском - по примеру других "северян", я взял его сразу за три года, это, считай, больше пяти месяцев отдыха - я спросил Зою, что ей привезти с "материка".
- Что сам захочешь, - был ответ.
И никогда я не забуду той нашей ночи, последней перед расставанием. Будто после неё уже вообще ничего быть - ни слов, ни восклицаний, ни объятий, НИЧЕГО!
- Знаешь, о чём подумала? - сказала Зоя. - Вот ты женишься, будет у тебя семья, дети, благополучный дом, хорошая работа. И вдруг приезжаю в ваш город я. И мы случайно встречаемся - на улице или в трамвае. Я ужасно люблю ездить в трамваях! И всё у нас начинается сначала. И я увожу тебя от жены, детей, фаршированных блинчиков по выходным...
- Что ты, - ответил я, - ты же знаешь: я не люблю блинчики!
- Полюбишь. Муж любит то, что любит жена. Иначе он будет голодным. Прекрасно! Значит, буду стройным!
- Послушай, - посерьёзнела Зоя, - а почему ты не пытаешься хотя бы слукавить: "Милая моя, не расстанусь я с тобою никогда! Какая жена? Какие дети? Что ты!"
Я отшутился, сказал какие-то глупости, и чтобы Зоя больше ничего не выдумывала, закрыл ей рот поцелуем, и как только она хотела что-нибудь сказать, снова целовал. А что я мог возразить? Мне нужна была только она. Одна. Без прошлого. Без привычек. Сама по себе. Вообще-то, я не похож на взломщика сейфов, но и самому себе не мог дать гарантии, что не попытаюсь проникнуть в её прошлое, не стану мучить её и себя пошлым выяснением обстоятельств её женской биографии.
Это сейчас я понимаю, что женщину нужно принимать такой, как она есть, и всё, что было у неё до тебя, - это путь к тебе, не всегда прямой и безоблачный. И ты всегда виноват сам, если она вдруг вспомнила всё, что было у неё в предшествующей жизни, и в эти минуты возвращения в прошлое ты для неё, скорее всего, не существуешь.
А тогда, лёгкий и свободный, я улетел в отпуск. Владивосток, Хабаровск, Санкт-Петербург с драгоценной аурой Павловска и Пушкина, Тбилиси с его волшебной улицей Шота Руставели, Ереван - ещё прекрасный, весёлый и богатый, Рига, пахнущая сиренью и свежезаваренным кофе... О, как много я ездил, и напропалую тратил деньги, и жил в лучших гостиницах, и пил вина, которые теперь продают в бутиках как эксклюзивные. Но однажды, вернувшись от случайной полушлюшки-полудекадентки (писала маслом мужские торсы, только их, и ничего больше!), я почувствовал глухую тоску. К тому же накрапывал дождь, серый, и нудный, и холодный, а по телевизору показывали красивую жизнь в Швеции, и даже дождь там был другой: разноцветные зонтики, веселое перестукивание дождинок по барабану, оставленному в парке, чистый лик асфальта, кораблик дубового листа в хрустальном ручейке. Рэй Конифф. О, боже мой, "Дождь"! Дождь, который идёт не для меня.
