Стефану разворотило половину лица.
Он встретил меня с этой жуткой, ничем не заклеенной, никак ни скрытой раной. По дикой прихоти природы кровь остановилась, кости срослись, и теперь у Стефана лицо напоминало полумесяц из детского спектакля.
— Я одним глазом вижу лучше, чем ты обоими и задницей в придачу, засранец, — ефрейтор облапил меня так, что чуть не раздавил ребра.
Я выбирался из окружения неделю. За то время, что меня не было, фронт выдавил нас к самой реке.
— Кто? — из меня только достали пулю, на длинные предложения я был неспособен.
— Только мы с Отто, — я не спрашивал, как им удалось спастись. Какая разница? Ivan забрали моих друзей, но я жив.
— Отто?
— Он плох, — Стефан неопределенно помахал рукой. — Пусть спит.
— А я?
— А ты как раз вовремя, — посерьезнел Стефан, — мы идем в наступление.
— Не домой? — не думал, что мои глаза способны слезиться.
— Не домой.
Мы устроили пир: жрали консервы, рубили банкам головы ножом Стефана, стоило нам коснуться жирной, сочащейся потом ветчины, как она засыхала, мумифицировалась, жадничая отдать хотя бы каплю воды, крошили деревянный хлеб, ломали гипсовые яблоки, обильно перчили пергаментные капустные листы и запивали это крепчайшим, будто сироп, шнапсом, пьянея до одури, до дикого, разрывающего вены, пульса. Завтра нас ждал каменный стул. Крики над туалетными ямами. Сегодня мы славили жизнь, как умели.
Генерал танковых войск Фридрих Паулюс стоял на постаменте. Сброшенный с него памятник мертвому вождю тенью лежал позади, припорошенный снегом. Мы видели, что Паулюс перестал быть человеком. Не знаю, что он пил, но кожа его превратилась в стекло, под которым вверх и вниз сновали поезда из дерьма и крови.
— Фюрер отдал мне приказ удерживать город. Вы знаете, я хотел оставить это место и увести вас.
Люди молчали. Перед генералом, расползаясь по берегу, сколько хватало глаз, стояли тысяч человек. Толпа молчала, но слова Паулюса растекались по ней, как нефтяные пятна по воде. Люди не пили уже полгода. Вода отвергала их.
— К нам идет фельдмаршал Манштейн. Объявлена операция «Wintergewitter», которая прорвет блокаду и позволит нам утопить город в крови. Но мы не имеем право на слабость. Мы должны вырвать хребет у этого города. Унизить russisch. Растоптать их.
Паулюс бросал слова бесстрашно, не боясь отдать их ветру. Ivan знал, что мы готовились сделать.
— Каждая женщина, девушка, мать, каждый брат, отец и ребенок в Heimat ждут нашей победы с пересохшими ртами.
