Наклонившись к Виктору, его новый знакомый вдруг заговорил полушепотом.
— Весь этот безумный мир катится к чертям. Я с вами делюсь, так как вы человек военный, принимавший присягу. Я работаю теперь инженером-конструктором на секретном военном заводе под Греноблем, и там мы разрабатываем новые авиабомбы. Эти малышки будут побольше всего, что вы видели, я вам скажу, — это уже не снаряды Трубы Кайзера. Как я представлю, что будет с городом, на который их будут сбрасывать с таких вот дирижаблей, — у меня холодеет на душе. Мир катится к чертям, я вам говорю…
— Мне будущее всегда представлялось не настолько мрачным, — слегка улыбнувшись, сказал Виктор. — Впрочем, я понимаю, о чем вы.
Сержант только молча покивал головой.
— Что интересно, я ваш коллега, — продолжил Виктор. — До войны я хотел стать художником, а придя с фронта, отучился на инженера. Вот так банально все и закончилось.
— И где вы работаете?
— На Марсельской судоверфи. Строим крупнейший в мире лайнер.
— Больше «Титаника» и «Бисмарка»? — явно заинтересовавшись, спросил сержант.
— Больше, — утвердительно ответил Виктор.
— Да вы действительно, должно быть, оптимист, раз, занимаясь чем-то подобным, надеетесь на лучшее, — чуть ли не со смехом ответил вояка.
— Разве надежда — это не двигатель всего человечества? — вмешался внезапно женский голос за спиной. Собеседники практически одновременно обернулись и увидели перед собой хорошенькую молодую особу лет двадцати шести в летнем бежевом платье и длинных белых перчатках.
— Кажется, кто-то из поэтов прошлого века сказал, что надежда — это «необоримое дыхание жизни», — заключила незнакомка, присаживаясь к ним за столик.
Мужчины привстали, а потом вновь уселись на свои места.
— Элен, — сказала она, протягивая руку в перчатке Виктору. — Надеюсь, вы, господа, разрешите присоединиться к вашему спору? За другими столиками занято, а к тому же еще и страх как скучно.
— Мы не спорим с месье Буше, — решился ответить ей сержант. — Мы лишь говорим на разные темы, вот вспоминали армейское прошлое.
Виктор еще раз пристально посмотрел на девушку. Ему вспомнился марсельский пляж, прогулки по мокрому песку, освещенному заходящим солнцем, другая девушка рядом с ним и какой-то нелепый старик, обгоняющий их на старомодном, скрипящем велосипеде, который буксовал и вилял на мокром песке. Картина зажглась и потухла, как в телейдоскопе.
— Я точно могу вам сказать, что разговор о войне заведет вас в дебри политики, а там совсем близко и до спора, — вырвал его из воспоминаний женский голос.
