Раневская в домашних тапочках. Самый близкий человек вспоминает | страница 54

«Будь сильной!» – говорил мне отец. Он и сестре это говорил. И братьям, и матери. Я чувствую себя сильной до тех пор, пока рядом со мной есть кто-то, на кого можно опереться. Если сказать точнее, то я слаба. Речь идет не о физической слабости, а о духовной. Мне всегда было трудно настоять на своем, я скорее предпочту уступить, меня снедает желание поладить со всеми. Спокойствие я ставлю выше всего.

– Журналисты – прирожденные сплетники, у них это в крови, но надо же держать себя в рамках! – сердится сестра, вставляя через два слова на третье что-либо непечатное.

Причина – подруга Татьяна (по выражению сестры – «заклятая» подруга) передала лично или через кого-то Любочке Орловой слова сестры, которые передавать не стоило. Любочка обиделась и сделала сестре выговор по телефону. Сестра, разумеется, не осталась в долгу. Татьяне тоже досталась, но она из тех людей, про которых у нас дома говорили: «Ме зол им афиле бренен ун бротн»[44].

День рождения у Сергея. Не поздравить нельзя, мы же соседи и дружим. Сходили, поздравили, посидели немного и тихо ушли.

Сороковины П.Л. отмечали у Елочки. Ощущалась некая напряженность, о причинах которой мне бы не хотелось распространяться. Все вспоминали, а я слушала. Вечером сестра сказала, что раны, может, и заживают, а пустоту в душе не восполнить ничем. Искренне желаю стать для сестры другом. Пусть и не таким, как П.Л., с ней никто не сравнится, но другом. Душевная приязнь важнее голоса крови. Да и есть ли у крови голос? Достаточно вспомнить про отношения нашей матери с дядей Самуилом, чтобы понять, что голос крови есть не что иное, как условность. Голос крови не помешал российскому и германскому императорам воевать друг с другом, голос крови не помешал Константину Макронаки пустить по миру родного брата… Ништ верт кейн цибеле[45].

Завтра мы уезжаем в санаторий. Я уже собрала вещи. Любое путешествие, пусть даже и самое небольшое, волнует меня и настраивает на сентиментальный лад. Поняла, что мне будет жаль расставаться с Nicolas, с моей комнатой, с Москвой. Я уже обжилась, и теперь здесь мой дом, который мне жаль покидать. Partir, c'est mourir un peu[46]. По возвращении надо будет заняться обновлением гардероба. Здесь это не так-то уж просто сделать. Приличное готовое платье купить невозможно, приходится шить «штучное» (так говорили когда-то, а сейчас уже не говорят). Хороших же портних мало, «одни швеи», как выражается сестра. Видела я результат труда этих «швей» – сплошные морщины. В былые времена с портнихами было не в пример легче. Во всяком случае, я не помню, чтобы среди них были неумехи. Были мастерицы высочайшего разряда, способные сшить любое платье из любой материи, и были просто портнихи, но шили они как следует. Стежок у них был как стежок, шов как шов. Чтобы у ровно стоящего человека морщила спина? Чтобы