— Как он? — за пару десятков до шатра командующего, Квинт наткнулся на ординарца тысячника с каким-то свертком подмышкой. — …
— Гневаться изволит, — одними губами прошептал тот в ответ. — Сейчас у него лекарь. Я бы его не беспокоил, — но наткнувшись на упрямый и злой взгляд Квина, он скривил губы. — Но если надо…
Уже возле шатра, где за тяжелой портьерой мелькнула фигура командующего, сотник непроизвольно замедлил шаг; он начинал понимать, что беспокоить в момент болезненных лечебных процедур Чагарэ, и так не отличавшегося спокойным нравом, поступок не самый разумный. Однако, развернуться и уйти ему не удалось… Из шатра словно ядро из пушки вылетел сам тысячник! Держа в руке окровавленный клинок, он вращал бешеными на выкате глазами, будто выискивая себе жертву.
— Коновал! Выкидыш осла! — тут его глаза остановились на стоявшем сотнике и лицо Чагарэ начало медленно принимать осмысленное выражение. — … Квин… Это ты…
Непроизвольно вытянувшийся сотник молчал, прекрасно зная как быстро проходят такие вспышки ярости у командующего. «А ты постарел, тысячник, — Квинт старался не смотреть ему в глаза. — Видно, этот проклятый поход доконает и тебя».
Взлетевший было вперед клинок дрогнул и Чагарэ опустил меч. На его землистом лице мелькнуло узнавание.
— Вина нам, — громко буркнул он в сторону своего ординарца. — А, неплохо нам дали по зубам? — лицо тысячника вдруг перекосила улыбка, которую в этот момент ни чем иным как гримасой и назвать было нельзя. — Не ожидал?
Квин в ответ кивнул. Чагарэ, судя по всему, начало отпускать. Сотник уже давно служил вместе с ним и знал про эту особенность его характера. И сейчас с ним можно было говорить, не опасаясь, что за неосторожно сказанное слово тебе ополовинят клинком.
— Хорошо приложили, господин, — угрюмо пробурчал легионер, непроизвольно бросая взгляд в сторону выделявшейся в месиве грязи и снега ловчей ямы с отесанными кольями. — Такого мы еще не видели…
Конечно, он еще многое мог бы добавить… И, что им еще не доводилось видеть столь яростного обстрела наступающего войска из метательных орудий. Да, с приграничных крепостей Ольстера по ним тоже стреляли нехилыми валунами, но это было лишь несколько выстрелов в час, а то и в сутки. Здесь же, было такое чувство, что с неба на шагавший строй легионеров обрушился дождь из неподъемных каменюк… И, что они еще не встречали в таком количестве хитро устроенных ям-ловушек, на колья в которых солдаты накалывались словно куропатки на шампура умелого повара… И, что никто из них и в глаза ранее не видел странной колючей железной веревки, которая словно паутина гигантского паука окутала подступы к сторожевой стене и башням. Сделанная из драгоценного черного железа, она не поддавалась металлу их мечей и топоров. И до сих пор еще от стены доносились стоны и проклятье тех, кто так и не смог выпутаться из этой дьявольской паутины… И, что пространство перед сторожевой стеной было словно поле крестьянина засеяно железным чесноком — небольшими колючими железяками, с легкостью прошивавшими подошву сапогов… Он мог бы рассказать и о странных гномах, с которыми столкнулись легионеры на стене. А может это были и не гномы вовсе, а порождения темных богов, призванных тем самым гномьим магом из темного подземелья. И, действительно, какие это гномы? На полторы, а то и две головы, выше тех недомерков, что он не раз встречал на ярмарках. С таким размахом плеч, что на них смело можно было ставить здоровенную колоду с кислой капустой из его замка. Легионеры, рассказывали, что удары их секир, рассекали словно пергамент не только шаморские доспехи, но и каменные блоки стен… Но нужно ли было этого рассказывать тысячнику, Квинт был в сомнениях.
