Как и всегда, в хвосте каравана, правда держась подальше от судов с драгоценным грузом, шли с десяток купцов на разномастных посудинах — списанных военными вытянутыми барками, неуклюжими, но надежными, весельными тапфирами, небольшими и юркими шлюпами. Уже не первый год прижимистые торговцы пользовались этой возможностью немного сэкономить на охране своего товара.
Медленно скрывающиеся на горизонте корабли оставляли за собой быстро пустеющий причал, множество утлых рыбацких лодок и… сверкающую свежей краской бортов высокую кантину с голыми мачтами. «Святая Агалия» почтенного Корзуна, крупного торговца вином и зерном, к удивлению расходящихся с причала зевак и матросов самого экипажа осталась у причала, хотя трюмы судна были заполнены под завязку и все ждали лишь команды к отплытию.
Сам же Корзун аль-Фатол, среди портовой боссоты и других малопочтенных обитателей городского низа больше известный как Старик, в эти мгновения сидел в каюте своего корабля и провожал задумчивым взглядом исчезающие силуэты.
— Господин, — низенькая дверь в его каюте со скрипом открылась и в проеме показалась кудлатая башка матроса с жалостливым выражением лица, на котором был написан все тот же, беспокоящий всю команду вопрос «Когда?». -…
Неподвижно сидевший торговец не обращал на него никакого внимания. Лишь рука его продолжала с какой-то странной яростью комкать серый кусок дешевой холстины, больше приличествующий какому-нибудь оборванцу, чем купцу такого калибра. И лишь вблизи от него можно было заметить, что на этой многострадальной холстине что-то написано… «… не надо выходить в море. Мудрый человек понимает, что всех денег не заработать…».
Корзун аль-Фатол все еще смотрел в море, но его остекленевшие глаза ничего уже не видели, а в голове билась лишь одна мысль — «Началось».
Отступление 5.
Провинция Валидия Городок Турия. Около 20 лиг от столицы Ольстера. Тыловой лагерь атакующей орды Шамора.
Полный мужчина в засаленном и испачканном чем-то бурым халате пробирался через просторный двор какой-то таверны, в котором и у высоких ворот, и у каменного забора, и на низком деревянном крыльце, и даже на покрытой снегом брусчатке стояли, сидели и просто валялись без движения десятки легионеров. Их поток из-за постоянных стычек с арьергардом кавалерии Ольстера, в которую шаморцы вцепились с завидным упорством чистокровного бульдога, и не думал уменьшаться. То и дело к распахнутым воротам подкатывала новая телега, из которой пара взмыленных и грязных как смерть бессмертных начали с кряхтением вытаскивать окровавленные и стонущие человеческие туши. Не обращая никакого внимания на их проклятья, раненных сваливали прямо на камень, к остальным.
