— Что значит «царский крестник»? Ерухим, ты решился на это? Тебя будет купать сам царь?
Ерухим затрепетал и лепетал сквозь слезы:
— Меня никогда, никогда не били!
— Что? Тебя не били дома, но ведь ты учился в хедере? Так тебя, наверно, колотил головой об стену меламед?
— Нет! Я не учился в хедере, я учился дома.
— Так что же?
— Солдат сказал мне, что меня забьют на смерть в батальоне. Да еще до батальона далеко. «Это я добрый, что не тронул никого из вас пальцем, — говорит он, — а чем дальше, больше будет битья. Если хочешь быть жив, крестись. Скажи, что хочешь быть царским крестником, — пальцем никто не тронет. Если тебя не били, то привычки у тебя к палке нет: дело твое конченное!» Меня никто не бил, Берко, — ну, я испугался, сказал, что хочу.
Берко молча отошел к товарищам.
— Ну, что он тебе сказал?
— Его не били совсем! Он испугался.
Путь этапу лежал через большое село. Было около полудня. С белой колокольни сельской церкви разносился веселый трезвон — видимо, в селе был праздник. На улице мелькали пестрые платочки баб и красные рубахи мужиков, слышались песни, хотя еще не отзвонили в церкви. Перед околицей Иван Павлыч подошел к подводе, на которой ехал Ерухим, и сказал ему:
— Хлопче, ты лягай и лежи себе, поколе мы селом идем, так будет тебе добре.
Ерухим поспешно лег на мешки, и конвойный покрыл его с головой веретьем.
— Арестантов ведут! — закричали босые ребятишки в «кобеднишних» новых рубашонках, завидев этап.
Кандальники зазвонили цепями, заглушая церковный благовест, и запели жалостно и протяжно:
— Подайте несчастненьким христа-ради!..
Бабы подбегали и совали в руки каторжан лепешки. Начальник конвоя подгонял этап:
— Шагай, шагай! Не задерживай!
— Господин унтер! — на ходу заговорил староста арестантов, крепкий кандальник. — У мужиков престол, пиво варили: надо бы ростах сделать.
— Шагай, шагай! — сурово прикрикнул начальник этапа.
— Эх, служба! Души в тебе нет!
— Знай шагай! По уставу души не полагается. Перепьетесь тут с мужиками, а я отвечай потом.
Конвойные ускорили шаг и подгоняле арестантов прикладами ружей.
Этап уж миновал пестрый столб на околице и двинулся дальше по обочине шоссе, — тут было легче итти тропой, огибая пирамидки щебня, запасенного для ремонта. Мальчишки по одному отстали. Ерухим выглянул из-под веретья и сел на подводе: ему сделалось душно под покрывалом. На последней, крытой старой обветренной соломою избе села была вывеска с тремя черными буквами: «МВД», что значило «Московский воспитательный дом». Когда этап поравнялся с этой избою, из подворотни выскочила и залаяла шавка, в окнах мелькнуло несколько лиц, и вдруг из калитки выбежало целое стадо ребятишек, быстроглазых, оборванных, грязных, простоволосых.
