На следующий день (14 мая) Щастный выступал на 3-м съезде моряков. Сохранился собственноручный конспект его выступления, где есть такая фраза: «Какое творчество за 6 месяцев в отношении флота произошло[?] Правительство и Морское высшее управление. Телеграмма об уничтожении К[роншта]дта». Очевидно, он собирался задать риторический вопрос об отношении советского правительства к флоту с начала ноября 1917 г., то есть с момента фактического признания штабом Балтийского флота нового руководства Морского министерства. Возможно, он имел в виду развал высшего управления флотом и директиву о взрыве кораблей. В своем докладе, насколько можно судить по отрывочному, не всегда читаемому конспекту, Щастный собирался остановиться на ряде острых политических вопросов. В частности, он указывал на то, что «офицеры не верят, после захвата наших земель, в способность Правительства отстаивать Россию (карту показать)», на необходимость «сдержать внутреннюю междоусобицу», которая способствует реализации планов немцев, и «сдерживать взаимные нападки» Луначарского и Раскольникова, с одной стороны, и моряков – с другой. Щастный заявлял, что он «протестует против озлобления крайних парт[ий], ибо последствием будет повторение черноморских эксцессов (имелись в виду убийства офицеров в Севастополе в феврале 1918 г. – К. Н.) и объявление флота немцами вне закона», что «резолюция об аресте председателя [матросского комитета] Минной дивизии не есть выход из положения, а подливает масла в огонь (прочит[ать] телеграмму [Троцкого с требованием ареста Засимука и Лисаневича?] и указать на возможность самосуда)». Щастный внес в конспект: «Я хочу делать то, что вы [моряки флота, делегаты съезда] считаете нужным, но из этого ничего не выходит […] Я не вижу и не понимаю, чего хочет правительство, [я не вижу и не понимаю] чего хотят политические официальные деятели». Эти высказывания стали основанием для обвинения Щастного на суде в том, что он «вел контрреволюционную агитацию […] разглашая секретные документы относительно подготовки на случай необходимости взрыва Кронштадта и флота».
Если все, внесенное в конспект, было сказано на съезде (а оснований для сомнений в этом нет), то становится очевидным, что Щастный, «хитрейший из хитрейших», по словам Ренгартена, вел политическую игру, пытаясь опереться на моряков – делегатов съезда, подыгрывая их стихийно-демократическим настроениям, флотскому патриотизму, желанию дать, наконец, отпор обнаглевшим немцам и финнам и противопоставляя себя и рядовых моряков «правительству» и «политическим официальным деятелям».
