Еще одна бабуля задернута прозрачной полиэтиленовой занавеской. Перед ней восковые цветы, несколько свечек.
— Ей было семь лет, отца прибили к воротам, остальных сожгли, а она из всего этого вспоминает только про галоши, — говорит Алекс и включает запись: «Братик мой, братик, что ж ты в эту резину обулся? Твои ж ножки будут очень долго гореть. В резине…»
Дальше женщина описывает, как ее жгли и кололи штыками. Алекс, стряхнув с ее юбки пыль, задергивает занавеску. Рядом кто-то мужским голосом рассказывает, как, лежа среди груды трупов, боялся, что на нем растает снег и его найдут, потому что на мертвецах снег не таял.
Алекс щелкает по козырьку матерчатой фуражки на голове мужчины и показывает на трубку у него в руке. Подобрать артефакты того времени нашему Министерству помог Институт этнографии, хвастается он.
После этого он тащит меня за рукав в соседнее помещение, там таких еще больше, но всё это не люди… и я собираюсь втолковать ему, что так нельзя, но в последний момент задумываюсь: а почему нет?
Говорящие человеческие чучела рассажены во всех нишах бункера, там, где были караульные посты, их голоса слышны даже в коридоре… «Мамка наша родная, спаси нашу жизнь, спрячь нас куда-нибудь! Говорю: детки мои, жито маленькое, ни быльняка нигде нема еще, куда ж я вас, детки, спрячу. Поздняя ж такая весна была. Оно не выросло еще. Нигде ничего. Я не могу вас, детки, схоронить… Как сумеете, так спрятайтесь».
Истории, которые прерывающимися голосами рассказывают эти люди, перемежаются рыданиями и плачем, я плутаю между этими манекенами, все время спотыкаясь о какие-то брошенные инструменты, о ванны, воняющие химикатами и человеческой плотью, от этого смрада у меня кружится голова. А может быть, она идет кругом от омерзения, которое вызывает у меня то, что делают тут с людьми? Как только Алекс до такого додумался?! Этого нельзя делать!
Впрочем, меня сразу же начинают глодать сомнения. Почему, собственно? Почему бы ему этого не делать? Он хочет привлечь внимание мира к своей «Мастерской дьявола» и таким путем может добиться успеха!
В следующем помещении шесть старческих голов на морщинистых шеях механически открывают рты, рассказывая об убийствах и истязаниях, неизменно повторяется одна и та же история: солдаты входят в деревню и начинают стрелять, горят дома и люди, и так по кругу до бесконечности, потому что в руке у Алекса проводки, и благодаря силе электричества душераздирающее повествование вновь и вновь звучит из утроб этих человеческих чучел.
