Только я не какой-нибудь его ученик, не студентик, ха… я озираю лес, да, Каган, ведь тут я смогу закопать тебя где угодно, когда мы разберемся между собой… он смеется мне в лицо.
— Как же твои студенты, сволочь? — цежу я, но он совсем не злится, а лишь хихикает.
— В каждом поколении лучших приносят в жертву, это говорил еще Франциск Скорина, а он был настоящий гуманист, не чета нам, — отвечает Каган и ухмыляется. Затем поворачивается и идет назад, я шагаю за ним — а что мне остается?
Алекс помогает мне вскарабкаться на бронетранспортер, приговаривая: «Не дури, или мы тебя свяжем. Куда тебе идти? Замерзнешь!»
Мы опять едем. Я чувствую прикосновение на своем плече. Марушка, открыв сумку с красным крестом, дает мне таблетку и конфету, и я беру. Она тоже одну глотает.
За елью, ветки которой прогибаются под снегом, стоит парень: ушанка, на груди ружье, темные очки. Он машет, и мы сворачиваем, въезжая по еле заметной тропе в такой густой лес, что в первый момент я не могу даже вдохнуть воздух. Но потом все же вдыхаю.
Деревянный домик, изгородь, стол под навесом, вокруг — деревянные скамьи, в очаге горят поленья, рядом несколько бородатых мужиков в камуфляже, один из них, в красной лыжной шапочке, щелкает каблуками и отдает честь, командир спрыгивает с БТР, мужики бережно спускают вниз профессора в одеялах, его длинные тонкие ноги болтаются в воздухе, Алекс сухо распоряжается… другие бородачи носят на стол под навесом бутылки и тарелки, я голоден — и тут я вдруг соображаю, куда надо перепрятать «Паучка»… а иначе что будет со мной? в этой глуши? когда я им его отдам?
Командир протягивает мне руку со словами:
— Я Артур. Добро пожаловать в нашу партизанскую бригаду, брат!
Мы сидим за столом под навесом, от горящих поленьев тянет теплом и запахом смолы. Каган, этот Артур, Алекс, я… А Марушка? Она не садится, а стоит за командиром, точь-в-точь как салага, что выжидает момент, когда нужно будет доложить о чем-то, Алекс дает ей тарелку, мужчины набрасываются на еду, как волки, а она потихоньку кладет себе в рот маленькие кусочки… мы набиваем животы, потом Артур разливает по стаканам водку, Каган, расстегнув китель, сует себе в рот сигару, и какое-то время мы просто сидим.
— Простите мне эту комедию, братья, — говорит Артур, повесив голову.
Но я думаю, что кается он для отвода глаз, а на самом деле — наслаждается.
Все молчат.
— Я должен был кинуть что-то толпе, понимаете, братья? — опять уронил он голову на грудь.
