Сада-гура был прежде уединенный, ничтожный еврейский городишка, принадлежащий какому-то дворянину, озабоченному улучшением своих финансов и умножением доходов со своих винокуренных заводов. С тех пор как в 1825-м году глава семейства Изрольки поселился в Сада-гуре, дворянин разбогател, а посреди полуразрушенных домов торговцев и ростовщиков воздвигся дворец, окруженный небольшим числом изящных домов, в которых живут зятья и дочери Изрольки; в них собрано все, что роскошь и великолепие могли придумать лучшего. В дворце находится серебряная комната, в которой расставлены всевозможные сосуды старых и новых фасонов, оцененные в несколько сот тысяч рублей. Жилые комнаты украшены великолепными турецкими коврами и тяжелыми шелковыми занавесами. Все эти роскошные вещи — приношения набожных евреев. В конце большого парка находятся прекрасно устроенные оранжереи. Эти изобретения самой утонченной роскоши составляют посреди грязных лачужек Сада-гуры что-то похожее на волшебный замок. А владелец этих богатств, в руках которого сосредоточено столько сокровищ и одно лицезрение которого составляет для суеверных иудеев великое счастье, покупаемое богатыми денежными приношениями, — ничего более как олицетворенное тупоумие.
Ребихе-Изролька — так называется этот человек — совершенный идиот. Под его седыми волосами не живет мыслящий разум, в груди его нет никакого чувства; ходит он не иначе как опираясь на проводника, не из слабости, а из животной безсознательности. Разговор его состоит из несвязных звуков, понятных одному его семейству и секретарю. Когда он показывается на улице, — что бывает обыкновенно известно за несколько часов, — все окошки, двери, улицы и площади наполняются людьми, которые лезут часто на деревья, на крыши, дерутся, давят друг друга, чтобы видеть своего идола. У Ребихе-Изрольки есть жена, дочери и сыновья. Дочери его выходят замуж почти детьми. Каждому из его зятьев, которые выбираются обыкновенно между самыми богатыми людьми, вменяется в обязанность поселиться на Садагуре и построить себе дом поблизости отцовского дворца. Дочери его ходят дома в бархате и шелку, ежедневные кафтаны его сыновей и зятьев шьются из самых дорогих материй. У маленьких детей есть няньки: француженки, англичанки, немки и, сверх того, гувернеры и гувернантки, как у каких-нибудь принцев. Множество секретарей ведут «дела» дома, состоящие большею частью из приема денежных приношений и других даров. Перед обедом Ребихе-Изролька назначает аудиенции, то есть принимает, в присутствии своего секретаря, некоторых поклонников. Не произнося сам ни звука, он дозволяет им посмотреть на себя и принимает обычное приношение, состоящее уж никак не менее как из десяти австрийских гульденов. Иногда Ребихе — Изролька катается. Прежде за его каретой следовала другая карета с музыкантами, которые во время катанья играли лучшие пьесы, но в настоящее время это уже не делается, вероятно, по настоянию правительства.
