Осколок | страница 2



Но были люди, прошедшие эту войну и писавшие о ней — с передовой линии фронта, рассказывавшие о том, что сами видели и пережили. Все знавшие не понаслышке. Их слово, их свидетельство бесценно. А в наши дни, когда силами, враждебными России, предпринимаются попытки и вовсе «переписать» всю историю войны, потребность в свидетельстве фронтовиков, в их слове, их правде многократно возрастает.

Конечно, и фронтовики, в том числе писатели-фронтовики, — люди разные, у каждого свой опыт и своя война, свое мировоззрение и свой характер. И для кого-то война — это только ужас, страдание и насилие, а для других — святой долг человека: защита Родины.

Повести и рассказы о войне Евгения Коковина просты и бесхитростны. Но это и хорошо, что они бесхитростны. Слишком много сейчас хитрости и лукавства, конъюнктурного переписывания истории войны, безудержного очернительства.

Прямота и простота — редкие гости в современном мире, и потому эти качества прозы Евгения Коковина особенно привлекают сегодня. Именно такие книги воспринимаются как своего рода противоядие от попыток свести поведение советского солдата на фронте к роли бесправного раба, выполняющего нелепые приказы бездарных командиров, а чувства солдата — к страху и боли. Конечно, и боль, и ужас, и страдание были в избытке. Но было и то, что превышало их, то, что подымало в атаку и побуждало на подвиг: безусловная, огромная, искренняя любовь к Отчизне и ко всему, что стоит за этим понятием: к родному дому и невесомому березовому листу, синенькому платочку и негасимому огоньку на девичьем окошке.

Не придумал, не сочинил это чувство поэт Сергей Наровчатов, написавший в 1941 году, наверное, лучшее свое стихотворение:

Я проходил, скрипя зубами, мимо
Сожженных сел, казненных городов,
По горестной, по русской, по родимой,
Завещанной от дедов и отцов.
Запоминал над деревнями пламя,
И ветер, разносивший жаркий прах,
И девушек, библейскими гвоздями
Распятых на райкомовских дверях.
И воронье кружилось без боязни,
И коршун рвал добычу на глазах,
И метил все бесчинства и все казни
Паучий извивающийся знак.
В своей печали древним песням равный,
Я села, словно летопись, листал
И в каждой бабе видел Ярославну,
Во всех ручьях Непрядву узнавал.
Крови своей, своим святыням верный,
Слова старинные я повторял, скорбя:
— Россия, мати! Свете мой безмерный,
Которой местью мстить мне за тебя?

И не приказы командования, не партийная идеология диктовали в том же 1941-м такие строки Константину Симонову: