Когда я вернулся к Пете, стрелки часов приближались уже к шести вечера. О немедленном выходе не могло быть и речи. Оставалось переночевать на месте, а с утра выйти в путь, чтобы к концу дня добраться до Степановки. Я еще раз осмотрел отвалы и многочисленные обвалившиеся выработки. После этого вернулся к костру и стал рассматривать образцы, собранные на поверхности и в руднике. Мне показался странным цвет того куска песчаника, на котором был отпечаток рыбы. Порода отливала какой-то тусклой свинцово-серой желтизной. Я капнул на нее соляной кислотой, а потом на всякий случай — образец был внешне явно нерудный — брызнул на сырое от кислоты пятно аммиачным раствором. К моему неописуемому удивлению на сером песчанике появилась яркая зелень. Что за чудо, медная руда! Да и по весу чувствуется, что это не обычный песчаник. Но почему же тогда он не окрашен в зеленый или синий цвет? Новая загадка! Было над чем поломать голову.
Решение появилось неожиданно. Вспомнилось, что читал где-то о встречающейся вместе с малахитом и азуритом руде, состоящей из медного блеска, или, как его еще называют, халькозина. Его цвет — как раз свинцово-серый. Сразу стало понятно, почему отвалы здешнего рудника богаты рудой. В те времена, по всей вероятности, еще не знали об этом типе руды, а добывали только ярко окрашенную. Эту же невзрачную рудную породу, гораздо более богатую, чем малахитово-азуритовая, незаслуженно отбрасывали в отвалы. Влага и воздух действовали на халькозин, и он постепенно превратился в медную синь и медную зелень. В те годы, когда к отвалам приходил дед Никиты Митрофановича, руда была еще свежая, она сохраняла свою прежнюю скромную окраску. К тому же времени, когда остатки этого рудника видел сам Никита Митрофанович, весь халькозин претерпел чудную метаморфозу и отвалы приобрели теперешний облик.
Наступил вечер. Солнце спряталось за верхушками деревьев. Сидеть у костра было невыразимо хорошо. Слабый жар раскаленных угольков приятно обдавал домашним теплом. Я чувствовал себя так, как, вероятно, чувствовал себя каждый, кто выполнит нужное и трудное дело. Хотелось сделать что-то еще более значительное, связанное с еще большими опасностями и невзгодами. Всем своим существом испытывал я ту счастливейшую невесомость, когда ничего не болит и ничто не тревожит.
Петя лежал рядом, облокотившись на мешок, и, не двигаясь, пристально смотрел через костер куда-то вдаль. Шерлок спал тут же, свернувшись в клубок. Видно было по всему, что и мои товарищи пребывают в прекрасном расположении духа…
