Искала, искала другой работы, не казенной, работы, которая не требовала бы бесконечных компромиссов, не тепленького местечка, а свободного труда, не противоречащего требованиям совести.
В это время на Кавказе в Сочинском районе организовалась община единомышленников Толстого во главе с Озмидовым. И М. А. и друг ее О. А. Баршева решили ехать туда.
Жили там в общине, кроме Озмидова, еще дочь его Ольга Николаевна, Анна Озерецкая 1) ("удивительная женщина", говорила о ней М. А.) и еще несколько человек. Жили в больших лишениях, в землянке ("величиною с курятник", -- вспоминает М. А.). Все спали на полу, только О. А--на "с комфортом" на столе.
В общину приходило много людей посмотреть на их жизнь. Начинались бесконечные разговоры и споры. "Ртов было много, а работники разговаривают. С'ели нас совсем приходящие", -- рассказывала М. А. Тяжелая борьба с природой, деспотичность и чрезвычайная нервность Озмидова делали жизнь в общине очень тяжелой.
Однажды О. А--на обедала у своего знакомого, жившего по близости от общины. За обедом она рыбьей косточкой наколола
----------------
1) Анна Петровна Озерецкая жила затем в Смоленской общине единомышленников Толстого, а когда община распалась, работала на ткацкой фабрике во Владимирской губ.
18
себе небо. Образовался нарыв и никак не проходил. Пришлось ехать посоветоваться со знающими врачами. Подруги поехали в Харьков. Дорогой их обокрали, вытащили все их деньги и паспорта.
"Бог на нас оглянулся, -- рассказывала впоследствии об этом М. А. -- Сразу мы встали в нормальные отношения с людьми: отпал соблазн нанимать себе помощников, отпала причина нам завидовать".
В Харькове они заложили последние оставшиеся у них золотые вещи и поехали в Москву.
Через 2╫ месяца О. А. была совершенно здорова. В Москве начальница института стала вновь убеждать М. А--ну вернуться к прежней работе.
-- Но ведь у меня все те же убеждения, -- возражала М. А., -- и я не скрываю их.
-- Ах, все равно, подпишите только этот лист, -- и подала пустой лист.
"Я сначала колебалась, а потом подписала, -- рассказывает М. А., -- а пришла домой, измучилась: "там что-нибудь неладное будет, может быть, там отречение от моих взглядов напишут". Скорее назад. Позвонила, выбежала отворять сама Головачева. Руками всплеснула, когда меня увидала: "Я, говорит, знала, что вы вернетесь. Зачем вы вернулись!" Стала опять убеждать, а я одно прошу: "Дайте бумагу" -- "Да вы разорвете". -- "Да". Дала бумагу, и я разорвала".
