Старый Сюзь привел сородичей на тихую Юг-речку, велел парням строить берестяные шалаши, взял у старшей внучки косу-горбушу и начал косить…
Вздрогнув, ложилась по обе стороны от него сочная трава. Он оставлял за собой широкую тропу. Следом за ним бежали ребята. Они искали сладкие соты потревоженных медуниц. Медуницы жалили их, ребята орали, как раненные стрелой ушканы. Но он не оглядывался, он звонко сек, отбрасывал тяжелую траву и радовался, что есть еще сила в руках у него.
Старый Сюзь остановился перед березником, на другом конце луговины, выпрямился, вытер мокрое жало косы подолом пестрядной рубахи и пошел по скошенному обратно. Он дошел до середины, встал спиной к Юг-речке и начал поперечный прокос. Свистела горбуша, валилась по обе стороны подрезанная трава. Он ни разу не отдохнул, пока не прошел крест-накрест всю луговину.
Кончив прокосы, старый Сюзь пошел к парням. Они уже нарубили жерди, поставили их костром, связав концы лыком, и ждали девок с берестом.
Старый Сюзь сказал парням, что уходит домой, велел им жить на Юг-речке, скосить в четыре горбуши луговину, сгрести куранами подкошенное сено и скласть в кучи-копны.
Старый Сюзь поднялся вверх по Юг-речке на луга Кондратия Руса. Но не застал его… Рус оставил подкошенную траву сохнуть на ветру и увел семью домой. Старый Сюзь стоял на покосе другодеревенца и думал: ячмень-зерно надо и домой в ултыр надо. По какой тропе идти? Он вспомнил про силковый путик в осиннике и пошел по нему в гору.
Силки на путике-туе пустые были — то ли туй он выбрал худой, то ли птица еще не поднялась в осинники. С туя он перешел на большую тропу, спустился в лог и увидел своих коров. Пас их Туанко-внук. Он рассказал ему, что в ултыре гости, Кондратий Рус с сыном.
Старый Сюзь заторопился домой, вылез из лога и напрямик стал пробираться к ултыру.
Он застал гостей. Они сидели на нарах перед потухшим гором. Окинь в дальнем углу керки шепталась с Ветой.
Старый Сюзь сел на нары, рядом с Кондратием Русом, и вздохнул:
— О, хо! Лося уже мне не умаять.
Рус понял его, покачал головой и сказал, что старость не весна, ей один леший радуется.
Старый Сюзь улыбнулся. У Кондратия Руса свои слова, у него свои, а жизнь у обоих одна и старость одна. Рус выходит косить, и он выходит косить. Он знает, и Рус знает — не бросишь в землю ячмень-зерно, хлеб не вырастет…
Подошла старая Окинь. Она напоила гостей вересковым сюром и сказала:
— Рус пришел покупать невесту.
