Геннадий, не позавтракавший, уловив приятные ароматы закусок, пустил слюну, не удержался и совершил требуемое — сделал пару глотков прямо из бутылки и тут же закусил. Горячая волна понеслась вниз. «Хочу опьянеть. Иди всё к черту!»
Вовка радостно рассмеялся:
— Молодец! — Он сразу перешёл на деловой тон, закрутил головой, осматривая помещение: — Вот, значит, какая была квартира у Зои. С ней выпивали сколько раз вместе, а у неё в квартире не бывал! Генка, аванс требуется перед началом работ — такой строительный закон.
— Будет аванс. Не переживай.
— Ты пей ещё, ешь.
— Сейчас Серёга придёт.
— Апатия?
— Говорит, шпаклюет хорошо.
— Когда не пьяный — хорошо.
— А ты?
— Я всегда хорошо. И шпаклюю, и крашу, и кафель выкладываю. Только пусть шпаклюет Серёга — муторное это занятие. А сантехникой кто займётся?
— Сёма-сварщик.
— Американец?
— Ну.
— Ха-ха. Он тоже сегодня придёт?
— Сейчас должен подойти.
— Тоже водку принесёт. Он перед началом дела всегда выставляется.
— Перед кем? Перед хозяевами квартир?
— Перед нами. Да мы все как родня. Генка, ты же наш в доску, дворовый!
Геннадий не стал спорить:
— Да, я ваш.
Вошёл Апатия с полуторалитровой пластиковой бутылкой портвейна и горстью маленьких стакашек. Про остаток суммы Геннадий спрашивать не стал — Апатия кинул на стол пачку сигарет.
Вовка налил себе в пластиковый стаканчик водки, спросил:
— Что, Апатия, покурим?
— Кури… Генка, открывай портвейн, наливай.
— Сам пей портвейн, — презрительно заявил Вовка, поднимая стакашку. — Мы с Геной пьём водку.
Геннадий посмотрел на Серёгу, извиняясь, пожал плечами — раз уж начал с утра пить, то лучше не мешать напитки. Апатия радостно посмеялся — больше достанется.
Выпивший Вовка, закинув в рот копчушку и вскрывая пачку сигарет, сказал про Апатию:
— Он один в хлам упьётся с полутора литров. Он не ел ни хрена, наверное, дней десять.
— Да ел я, — смеясь, пискляво оправдывался за неестественную худобу Серёга, вскрывая портвейн. Вид у него действительно был такой, словно его недавно выпустили из гитлеровских застенков — кожа да скелет.
В квартире появился улыбающийся, полноватый, почти лысый одногодка Вовки — Гоша-художник. Он был в старом, но очень чистом легком белом костюме — в таких принято прогуливаться по курортным набережным, когда находишься на отдыхе.
— Ба, Гоша! — полез к нему обниматься Чекушка — его мозг уже ощутил прилив дозы счастья. — Нарисуй меня, художник!
Оттеснив Чекушку, Гоша поздоровался за руку с Геннадием и Апатией, молча налил себе водки, выпил и рассмеялся.
