— Тридцать градусов влево по компасу.
— Есть! — отозвался из рубки Семячкин.
По стеклам рубочных окон стекала влага, они запотевали, и все торчали на мостике, откуда виделось вокруг все-таки лучше. Но здесь, на открытой площадке, было промозгло и зябко, и Савва Иванович изрядно продрог. Морщась, поеживаясь, он с карандашом колдовал над чем-то в блокноте, хмуря брови и шевеля губами. Митчелл, должно быть, решил, что помполит проверяет штурманские расчеты, и ухмыльнулся. Тот, заметив ухмылку, пояснил:
— Вот прикидываю, сколько мы потеряли грузов на том дурошлепе-американце, что сел на камни.
— Стоит ли? — пожал плечами лейтенант. — Впереди долгий путь. Как говорится у русских? Цыплята осенью имеют счет.
Савва Иванович вздохнул, спрятал блокнот и тяжело спустился по трапу. В коридоре, убедившись, что никто из экипажа его не видит, постучался в каюту доктора.
— Слушай, чародей, мази какие-нибудь у тебя найдутся? Рейс только начался, а я уже скис: коленки выворачивает на сто восемьдесят градусов — мочи нет. Дома, бывало, травки спасали, а тут…
— Погода! — зачем-то серьезно резюмировал доктор и полез в шкафчик с лекарствами. — Вам, товарищ помполит, сейчас бы прогреться, так сказать, прокалиться на песочке или на солнышке.
— Ишь ты, понимаешь, — усмехнулся Савва Иванович, грузно опускаясь в кресло. — Может, изменим курс теплохода на Рио-де-Жанейро? Медицина ваша, как я погляжу, такая же наука, как агрономия: и та и другая молятся на погоду.
А теплоход продолжал продвигаться вслепую к невидимой точке, в которой, по графическому расчету на карте, он должен был оказаться в одной из колонн, на месте, определенном ему схемой коммодора. Не было ни моря, ни неба, ни берега, «Кузбасс» находился в каком-то замкнутом узком пространстве, стиснутом зыбкими стенами влаги. Если б не волны, которые били теперь в скулу, могло показаться, что судно вовсе не движется, а прочно стоит на месте, окруженное, зажатое непролазной чащобой тумана. По-прежнему разносились гудки — нервные, заблудившиеся. И только выхлопные патрубки двигателя позади мостика барабанили гулко, размеренно, не зная ни устали, ни сомнений.
— Внимательней наблюдать! — обронил на всякий случай осунувшийся вахтенный штурман, хотя глаза сигнальщиков и так слезились от напряжения.
