как я их называю, так зазнались. Говорят, регенты пытались опереться на армию, чтобы совершить государственный переворот, но армия отказала им в поддержке.
– Склонившись перед чернью, – заметил Остоласа, – армия допустила ошибку.
– То, что не свершилось, – произнес я пророческим тоном, – свершится. – Обведя взглядом общество, я еще и еще раз твердо произнес: – Свершится.
– Будь все такими, как ты, Габриэль, – сказал мне дон Диего, – мы уже давно покончили бы с этим невыносимым положением.
– Заседания кортесов продлятся вплоть до будущего месяца, сеньор де Вальенте? – спросила графиня де Румблар.
– И даже дольше, сеньора, – ответил Остоласа. – Если только французы, прослышав о наших распрях, не наберутся смелости, чтобы ворваться в Кадис и стереть нас всех в порошок. Верьте моему слову: суверенитет нации, с одной стороны, и свобода печати, с другой, – это два ядра со смертоносными зарядами, которые причинят нам больше опустошений, чем сам Вильянтруа[74].
– Кабальеро, – протянул я расслабленным голосом, – я постараюсь удержать в памяти ваше изумительное и точное сравнение.
– Сожалея об этих заблуждениях, мы здесь не принимаем политику близко к сердцу, – проговорила хозяйка, обращаясь ко мне. – Друзья, собираясь в моем доме, делятся мнениями о дурном правительстве и о ничтожных философах. Что касается меня, то я занята лишь предстоящим браком моего дорогого сына и религиозным воспитанием моей дочери, – при этом она указала на Асунсьон, – которая в недалеком будущем вступит в монастырь реколеток, следуя своей твердой и непоколебимой склонности. Вот занятия, которые наполняют радостью мою угасающую жизнь; им я безраздельно посвящаю все свои силы.
Асунсьон потупилась, а Пресентасьон подняла глаза, желая на моем лице прочесть, какое впечатление произвели на меня слова их матери.
– Вы позвали Инес? – спросила донья Мария. – Диего, твоя будущая супруга, без сомнения, недовольна твоим дурным поведением и недостатком внимания. Тебе необходимо исправиться. Сейчас, когда она войдет, ты должен в нежных выражениях высказать ей свое намерение никогда больше не причинять ей огорчений, уходя из дому в те часы после полудня, которые я отвела на ваши совместные беседы или чтение назидательных стихов и басен. Я, сеньор дон Габриэль, – тут донья Мария снова обратилась ко мне, – не люблю держать молодежь взаперти. Я понимаю, что к мальчикам надо относиться терпимо, особенно когда они достигают известного возраста. Нынешние времена – не в пример прошлым – требуют, чтобы юноши и девушки пользовались в семье известной свободой. Вот почему я разрешаю невесте моего сына появляться по вечерам в гостиной и беседовать на мирские темы с положительными и разумными людьми. Ежели молодая девушка призвана жить в свете, украшая своим присутствием аристократический дом, ее не следует воспитывать так замкнуто и сурово, как ту, которой суждено остаться в девицах и провести жизнь в тесном домашнем кругу или избрать своей целью служение Богу, участь наиболее достойную и добродетельную. Обе мои дочери совершенно счастливы, они не жаждут ни балов, ни прогулок, ни театра. Я не враг развлечений; не подумайте, что я лишь перебираю четки и заставляю детей весь день читать молитвы или докучаю им рассказами из священной истории. Ничуть. В нашем доме разрешается – с должной умеренностью, конечно, – говорить на светские темы. Порой мне даже приходится призывать к порядку и прекращать обмен мнениями по вопросам теологии, ибо лорд Грей, который нас часто посещает, любит весьма непринужденно беседовать на самые деликатные темы.
