Бартенев, как никто, понимал, сколь важным источником для будущей биографии поэта являются честные свидетельства современников, семейные предания, как важно их сохранить, не опоздать. «Никакое исследование,— писал он,— не может заменить живых и ярких свидетельств современника-очевидца».
П. В. Нащокин умер всего через три года после того, как Бартенев записал его рассказы,— опоздай он немного, и сколько невосполнимого было бы утрачено навсегда. Он помнил слова самого Пушкина о своём прадеде в примечаниях к первой главе «Евгения Онегина»: «В России, где память замечательных людей скоро исчезает, по причине недостатка исторических заметок, странная жизнь Аннибала известна только по семейственным преданиям». Помнил и горькое сетование поэта: «Мы ленивы и нелюбопытны» — и всей жизнью своею стремился доказать, что есть и исключения. 21 ноября 1852 года он писал П. А. Плетнёву: «Когда вспоминаю, что англичане сделали для Шекспира, то каждое, самое маловажное биографическое сведение о каком-нибудь из наших гениев получает в моих глазах большую цену. Потому не назовите меня крохобором. Вы скажете, что дух поэта достаточно выражается в его творениях, всем доступных; но я скажу, что не для всех достаточно, и что изучение поэтических произведений для некоторых людей даёт во сто крат больше наслаждений, когда оно связано с фактическим, подробным изучением земного поприща поэта»[24].
На протяжении 1850-х — начала 1860-х годов Бартеневу удалось собрать свидетельства многих друзей Пушкина и лиц, близко знавших его в разные периоды жизни — от детства до последних преддуэльных дней. Более двадцати человек поделились с ним своими воспоминаниями, которые он сам записал.
Кроме записи рассказов П. В. и В. А. Нащокиных, его арсенал составило слышанное от М. П. Погодина, С. П. Шевырёва, А. С. Хомякова, T. Н. Грановского, С. А. Соболевского, Д. Н. Блудова, В. П. Горчакова, П. И. Липранди, П. Я. Чаадаева, М. Н. Волконской, А. П. и Н. А. Елагиных, И. Ф. Мойера, П. В. и И. В. Киреевских, кн. Е. А. Долгоруковой (урожд. Малиновской), А. И. Васильчиковой, С. Д. Полторацкого, Ф. Ф. Вигеля, В. И. Даля и других. Ценность этих записей не равнозначна, но каждая содержит нечто новое, существенное.
Уже к концу 1852 года Бартенев располагал столь значительным «скарбом», что в ноябре, незадолго до возвращения в Москву, писал П. А. Плетнёву из имения Шевичей Панафидино: «…как бы я желал, перед отъездом моим из Петербурга, показать Вам мои собрания и материалы. Не без основания думаю, что издание Анненкова не совсем уничтожит мои труды… Хочу с ним состязаться в любви к Пушкину и во внимательности к его творениям»
