– Да брось ты, – ответил Ангустина, опершись правой рукой на круп коня и глядя себе под ноги. – Я и не думал обижаться.
Да, они были разными людьми, любили разные вещи, неодинаковыми были их интеллектуальный уровень и культура. Даже странным казалось постоянно видеть их вместе, настолько Ангустина во всех отношениях превосходил приятеля. Однако они дружили. Из всех окружающих только Лагорио инстинктивно его понимал, только он жалел товарища и даже испытывал неловкость оттого, что уезжает раньше, как будто делает это из глупого желания выделиться. Потому-то и вел он себя как-то нерешительно.
– Если увидишь Клаудину, – сказал Ангустина бесцветным голосом, – передай привет… хотя лучше не надо, ничего ей не говори…
– О, да она сама спросит, если мы увидимся. Она же знает, что ты здесь.
Ангустина промолчал.
– А теперь, – сказал Лагорио, окончивший с помощью денщика приторачивать к седлу дорожную сумку, – мне пора ехать, время идет. Прощай.
Он пожал другу руку и картинно вскочил в седло.
– Прощай, Лагорио! – крикнул Ангустина. – Счастливого пути!
Выпрямившись в седле, Лагорио взглянул на Ангустину. И хотя он не отличался проницательностью, смутный внутренний голос говорил ему, что вряд ли они когда-нибудь еще свидятся.
Он пришпорил коня. И тогда Ангустина нерешительно взмахнул правой рукой, словно хотел задержать товарища, сказать ему еще что-то напоследок. Лагорио, проехавший уже метров двадцать, краем глаза заметил этот жест, остановился и спросил:
– Ты что? Забыл что-то сказать?
Но Ангустина уже опустил руку, и вся его поза опять выражала полную безучастность.
– Нет-нет, – ответил он. – Ничего!
– А мне показалось… – смущенно сказал Лагорио и, покачиваясь в седле, не спеша пересек плац.
Террасы Крепости стали такими же белыми, как южная долина и северная пустыня. Снег полностью укрыл эскарпы, хрупким карнизом лег на зубцы стен, с глухим шумом шлепался с водостоков, время от времени непонятно почему срывался с крутых откосов, и тяжелые лавины, клубясь и грохоча, обрушивались в расщелины между скалами.
Это был уже не первый, а третий или четвертый снегопад. Значит, прошло немало времени.
– А у меня такое чувство, что я только вчера прибыл в Крепость, – говорил Дрого.
И действительно, казалось, это было только вчера, но ведь время все равно шло в своем неощутимом темпе, одинаковом для всех – ничуть не более медленном для счастливых и не более быстром для несчастных.
Вот так – ни быстро ни медленно – прошли еще три месяца.
