– Гален, не делай этого, – прошептала Мишель, отводя взгляд от места наказания, и добавила, чувствуя, как ее захлестывает отчаяние: – Прошу…
Оказалось, что молить о чем-то садиста непросто. Язык не слушался, губы не желали шевелиться, и все внутри Мишель противилось этому проявлению покорности.
И тем не менее, собрав в кулак всю силу воли и придушив на время гордость, она выдавила из себя:
– Пожалуйста, не наказывай их. Они же ни в чем не виноваты.
– Еще не поздно занять их место. – Холодная улыбка Донегана дала понять, что он остался равнодушным к ее мольбам.
Роль палача досталась управляющему. Его Мишель уже успела возненавидеть почти так же сильно, как Галена, которого еще совсем недавно истово любила. Она ненавидела омерзительную ухмылку Бартела, просвечивавшую сквозь смоляные усы, которые он франтовски закручивал кверху. Ненавидела звучание его низкого надтреснутого голоса, охрипшего от табака. Проклинала за пренебрежение, что начинало сквозить во взгляде всякий раз, когда он на нее смотрел. Как будто дочь Вальбера Беланже была не свободной аристократкой, а купленной на торгах рабыней. Бессловесной куклой, доставленной в Блэкстоун для забавы испорченного мальчишки.
Впрочем – Мишель горько усмехнулась, – она действительно превратилась в бесправное, беззащитное существо. И благодарить за это следовало саму себя и мерзавку Мари Лафо!
А еще Донегана. Приворот приворотом, но никакие чары не способны за столь короткий срок превратить обходительного, всегда такого улыбчивого молодого человека, эталон хороших манер и пример для подражания многим джентльменам, в чудовище. Значит, чудовищем он был и раньше.
Просто она, Мишель, об этом не знала.
– Начинай! – бесстрастно скомандовал Гален, обращаясь к управляющему.
Ответив на приказ хозяина кривой ухмылкой, исказившей его и без того отнюдь не привлекательное лицо, мужчина безжалостно сдернул с рабынь льняные сорочки. Сначала с одной, обнажая перед притихшими «зрителями» темную, покрытую испариной кожу. Пышную, напряженно вздымающуюся грудь и округлый крепкий живот. Задержав на дрожащей девушке взгляд, Бартел шагнул ко второй служанке и то же самое проделал с ее одеждой. Светлые лоскуты, в которые превратилось нательное белье, опали на широкие бедра несчастных.
Шена зажмурилась, Анвира заплакала, в ужасе глядя на управляющего. Широко распахнув глаза, следила она за тем, как Бартел смачивает сыромятную плеть в соленой воде, плещущейся в глубокой лохани у его припыленных сапог. Как стряхивает плеть, заставляя ту извиваться черной гадюкой, а потом не спеша обходит своих жертв по кругу, размышляя, с кого начинать и куда наносить первый удар.
