— Не дождетесь, Илайджа, — ответил я ему с шатким спокойствием.
— Совсем-совсем, дорогой? — ласково произнес Мим, как нередко бывало, когда он содрогался от ярости. — Как ты смеешь говорить в таком тоне с тем, кто вознес тебя на подлинную вершину величия? Да если бы не я, ты сейчас срезал бы в поле хлопок! — завопил он, позабыв, что я сам обратился к Миллисент Де Фрейн с просьбой о приеме на службу и что именно она познакомила меня с ним. — Мой извечный грех в том, что я слишком великодушен со своими поклонниками… Я так сильно нуждаюсь в любви, что расточаю доброту там, где она понимается превратно, осыпаю благодеяниями тех, кто принимает их за разменную монету, и прославляю тех, кому вполне хватило бы скрипучей рутины…
— Вы не верите в него! — закричал я с такой страстью, что вся кровь выплеснулась у меня изо рта ему на ладони и грудь.
— Альберт, дорогой, ты испачкал меня, — сказал он слабым, но утешающим голосом. — Альберт, дорогой, ты хорошо себя чувствуешь?
— Вы не верите в него, — прошептал я и затрясся от рыданий, а Мим достал из сумки, стоявшей у ног, какие-то старые тряпки и начал оттирать себя и меня от крови.
— Если веришь ты, то верю и я, Альберт. Полагаю, ты намекаешь на орла, — он говорил таким тоном, каким низложенный король, возможно, читает указ о своем изгнании. — Доки — прямо перед нами. Давайте все спокойненько поднимемся по трапу. Помните: нас разыскивает полиция, готовая стрелять без предупреждения, если мы окажем сопротивление. За всем этим, разумеется, стоит та наштукатуренная карга — само воплощение человеческой подлости. Ах, Альберт, если б ты знал, как я ненавижу ее и как она мне опостылела! Но я ни о ком не могу больше думать! Она экспроприировала у меня все самое лучшее, дорогой мальчик… Взгляни на меня! Разве я не похож на развалину? Да уж, я — не на высоте.
Он взял карманное зеркальце, чуть разгладил волосы и припудрил лицо.
Затем, слегка напряженно подняв голову и сжав губы (как всегда делал перед выходом на сцену), Мим сказал:
— Приготовимся к посадке, джентльмены.
Выйдя из кабриолета, мы услышали совсем рядом приближавшуюся стрельбу, но Илайджа, похоже, не обращал на нее никакого внимания. Впрочем, когда выстрелы загрохотали с удвоенной частотой, он тотчас остановился и, припав губами к моему уху, сказал по секрету:
— Возможно, ни ты, Альберт, ни я больше никогда не услышим салюта из двадцати одной пушки, так что ради нас всех прошу тебя: не вешай нос!
