Рана моя была открыта, мальчик засунул туда руку, и выступило немного гноя. Птенчик не почувствовал ни отвращения, ни тошноты, и, пока я жег спички одну за другой, мне в голову пришла выморочная мысль: если бы он убежал со мной вдвоем, порвал с Мимом и стал для меня всем, я мог бы отказаться от другой своей привязанности, если можно ее так назвать.
Ухватившись за слово привязанность и держа мальчика за руку, я поведал ему о невероятном — о мире моих «нумеров».
— Ты слышал об Aquila chrysaëtos — уже почти вымершем виде?.. — Тут я рассказал ему о птице, которую выкрал ночью с одного острова, вырастил, как свою собственную, и однажды ночью, когда она умирала… Подняв головы, мы посмотрели в лица двум полицейским…
Один сразу схватил Птенчика и убежал с ним, а второй начал надевать на меня наручники, но я оказался сильнее и мешал ему, поэтому он стал бить меня наручниками по губам.
Как бы смягчившись, он отпустил меня, и вдруг первый коп, забравший мальчика, пронзительно завопил:
— Малец убёг!
Как только он скрылся, я не спеша оделся, а затем прошагал в заднюю часть здания. Там текла река, похожая на смолу, луна не светила, сыпался мокрый снег, а вдалеке на пирсе, — прекрасно видимый, точно его озаряли десять лун, — стоял Райский Птенчик.
Я побежал, но силы покинули меня, и он зашагал мне навстречу, как будто настал солнечный день в парке, а мы не были беглецами или похитителями.
— Чего ты хочешь, Птенчик: убежать со мной или пойти к прадедушке?
Он нерешительно кивнул.
— Я спрашиваю: тебе нужен я или Мим? — снова пытал я, а затем опустился на колени, чтобы посмотреть на его губы и в глаза. — Я буду заботиться о тебе до последнего вздоха — сделаю тебя своей привычкой.
Он юно улыбнулся и осторожно взял меня за руку.
— Но я должен признаться тебе, от чего отказываюсь.
Я не могу больше оставаться с Aquila chrysaëtos — Золотым Орлом.
Он ждал, потупившись.
— Этот малый был до тебя самым поразительным чудом, которое я встречал, и единственным, кто мне доверял, но, в конце концов, он стал требовать слишком много. Я ежедневно тратил тысячи долларов на его импортное питание, однако он нуждался в свежем — от живого человека, понимаешь, и когда все другие средства кончились, мне пришлось стать его живой пищей, чтобы не потерять его, — я показал на свою рану. — Под солнцем нет другой такой же сильной боли, Птенчик, но удовольствие столь же огромно, ведь оно приравнивает меня к богам. О да, по высокому повелению Орла я становлюсь духом… Но если ты пойдешь со мной, мы бросим его… Поверь, лучше его убить, ведь кто станет, подобно мне, кормить его своей живой кровью? Обойди всю землю, и ты не найдешь второго Альберта Пеггса… Ты следишь за моим рассказом? Сейчас я поведал об этом первому человеку, когда-либо…
