— Так-то лучше, Птенчик, — я зашнуровал ему ботинки.
— По-моему, ты все еще боишься, что тебе попадет за жженую пробку, — говорил я с закипающим гневом в голосе. И тогда Птенчик растрогал меня, обняв и зарыдав. — Тсс, — зашипел я, — пусть она теперь напьется и уснет, не поднимай шума… Так-то лучше, Птенчик, теперь мы уже совсем скоро будем счастливы, правда?
— В этом доме кутить могу лишь я, и разрази меня гром, если сегодня я снова почувствую привкус пробки на языке, — голос Миллисент вновь послышался совсем рядом. Я погасил ночник, и сиротка крепко сжал меня в объятиях.
— Наверное, эта чертова черномазая трясогузка снова продает свою сперму прислуге, — завопила она, а затем, надолго задержавшись перед нашей дверью, потащилась обратно в свою опочивальню.
— Мы скоро выберемся отсюда — и поминай, как звали, — теперь он крепко прижимался ко мне, как и подобает прижиматься к своему похитителю. — По городским крышам, понимаешь, домой к дедуле…
Тут вдруг у меня начался припадок, я рухнул на пол, носом пошла кровь, и я задрожал, словно увидел всадника на коне бледном. Птенчик сам включил свет и уставился на меня. Его розовое личико вовсе не было испуганным — я хочу сказать, при виде крови у него даже не зашевелились волосы. Я вытер на себе самые крупные пятна, а затем, посадив его на спину, открыл окно. Мы прыгнули на пожарную лестницу и поднялись по ней на крышу.
Там примерно в пятнадцати шагах стояли, как минимум, трое из восьми полицейских, игравших в карты.
— Стоять — или будем…
Потом мы услышали свист пуль — какой-то нереальный: так они свистят, когда целятся прямо в тебя, и я почувствовал, как что-то ужалило в локоть, но либо мы оказались слишком проворными, либо копы решили, что мы улизнули. Мы перепрыгивали одно здание за другим, а затем — вниз, вниз, вниз, на улицу и, сквозь мягкую снежную пелену, к Десятой авеню.
Меня слегка задело несколько полицейских пуль. Мы не могли идти к Миму, пока я не осмотрю себя, и к тому же Птенчик потерял на бегу свою обувь, штаны и прекрасную меховую шапку. Мы промокли до костей и дрожали. Нашли заброшенный товарный склад и спрятались в задней его части за какими-то тюками шерсти. Дежурные полицейские машины почти тотчас же проехали мимо, направив красные прожекторы прямо туда, где мы прятались, и сирены истошно завыли.
Раздевшись, я обнаружил лишь зарубки от пуль, но как только мое тело полностью обнажилось, мальчик заметил предмет, который я утаивал от людей. Ведь, даже раскрывая свое тело перед белыми, я всегда прятал свой секрет — источник моей привычки, о которой я должен сейчас кое-что рассказать, ибо моя история, да и жизнь подходят к концу…
