— Ты можешь обмануть кого угодно, но только не Илайджу, — сказал он и сел в другом конце комнаты. Юджин Белами тоже уселся на табурет перед фортепьяно и в вялом темпе заиграл что-то из Листа.
— Я полагаю, Альберт, тебя интересуют только деньги, но в тебе есть кое-что еще, — голос его вдруг замер, потом Илайджа встал и подошел ко мне. Он поднял сначала левую мою руку, а затем правую, мельком осмотрел их и зашагал обратно к своему стулу, продолжая на ходу:
— В белках твоих глаз есть что-то особенное, и оно говорит мне, что ты вовсе не испорчен…
— Как вы всегда благородны, Илайджа Траш, — огрызнулся я.
— Я не потреплю дерзостей от того, кому уже указали на дверь, — вспыхнул он, но мне было ясно, что злится он не всерьез.
— Твари, на которую ты работаешь, уже не меньше ста лет: наверное, тебе это известно… Если бы ты хоть чуть-чуть разбирался в привычках ей подобных, я рассказал бы тебе, как она сохраняет молодость.
Я прикрыл глаза, умышленно делая вид, будто мне неинтересно.
— Ты не спишь, дорогой?..
— По-моему, я знаю, как она сохраняет молодость, — наконец сказал я.
— Что ж, и впрямь, в таком случае ты — первый из ее многочисленных посланцев, кому удалось это выяснить. Но, разумеется, ты необычайно, да-да, в высшей степени умен…
— Ей абсолютно нечем заняться — вот в чем секрет ее молодости, — сказал я.
Он расхохотался, как шекспировский безумец.
— Праздность — одна из тех вещей, что старят людей больше всего. Я знал одну наследницу, которой не позволяли даже держать в руках книгу, когда она читала. В тридцать она выглядела на все девяносто… Нет, ты на ложном пути, дорогой Альберт, очень холодно… Возвращаясь к Миллисент Де Фрейн (вечно возвращаясь к ней, ведь она преследует меня с 1913 года, хотя тебе уже и надоело об этом слышать!), ее единственная страсть, интерес, цель и программа — выглядеть в точности так, как она выглядела в тот допотопный год. Еще в начале жизненного пути она открыла способ сохранения молодости. Впрочем, он состарил ее настолько же, насколько сохранил свежей. Не знаю, в чем причина, — в том ли, что сейчас раннее утро, или в твоем ребяческом уме, — но я почему-то не могу заставить себя рассказать тебе…
— Терпеть не могу, когда меня уговаривают. Иногда это вызывает неописуемую ярость, — предупредил я, распрямляя грудь и руки, чтобы напомнить ему о своей силе.
— Ты обратил внимание, — продолжил он, осмотрев, как я полагаю, мои ступни, ведь они довольно велики: один из моих ранних поклонников сказал, что с такими длинными узкими ступнями я не смогу стать Адонисом, — ты, разумеется, обратил внимание, ведь тебя принимают в ее замке почти ежедневно, что ее постоянно ожидает целая очередь чрезвычайно молодых людей. Я подразумеваю под этим, что они ждут встречи с ней…
