Этот экстаз счастливого состояния, когда все субъективно оценивается совершенно в противоположную сторону, несмотря на очевидную нелепость, не есть простая повышенная эйфория "нормально" влюбленного. Сопровождаемая в таких случаях гипермнезия психических способностей была, очевидно, и здесь у Толстого.
Описывая переживания Левина во время вышеупомянутого заседания, Лев Толстой говорит дальше:
"Замечательно было для Левина то, что они все (т. е. члены заседания ему совершенно незнакомые люди (за исключением некоторых для него нынче были видны насквозь и по маленьким, прежде незаметным признакам он узнавал душу каждого и ясно видел, что они все были добрые (разрядка наша).
Для творческого психомеханизма Толстого здесь вскрывается роль гипермнезии (эпилептического типа) в его художественном творчестве. Любовь Толстого ко всем мелочам психики, его любовь к деталям совершенно незаметным нам, объясняется тем, что в состоянии гипермнезии по этим незаметным мелочам он "узнавал душу каждого и все ему были видны насквозь".
К этому вопросу мы еще вернемся. Здесь же сейчас напомним читателю, что нечто аналогичное переживал Достоевский в своих гипермнезиях.
Это состояние патологического экстаза является причиной того, что кого бы он ни видел и что бы он ни видел -- все "хорошо", " все "добрые", все "милые", все гармонично на свете, весь мир -- это рай земной.
Отправляясь в тот же вечер после заседания к Свияжскому, к его знакомому пить чай, он, просидев у него до 3-х часов ночи в дамском обществе, у Свияжского в первый раз, по-видимому, он не замечает того (говорит Толстой), что он надоел им ужасно и что им давно пора было спать. Свияжский проводил его до передней, зевая и удивляясь тому странному состоянию, в котором был его приятель. Всех, кого он ни встречал в эту ночь и в следующее утро, все казались ему необычайно добрыми. Лакей в гостинице Егор: "Удивительно добрый человек". Встречаемые им извозчики утром (в следующее за двумя бессонными ночами, не евши и не пивши за все это время) они все были "счастливыми лицами", ибо "извозчики, очевидно, все знали". Взятый им извозчик "был прелестен", лакей был "очень добрый и хороший человек". Все, что он видел, все "неземные существа". Даже сайки, которые он видел в окне булочной, "неземные существа". Об этом мы читаем (там же, стр. 256).... "И что он видел тогда, того после уже он никогда не видел".
Тут невольно напрашивается мысль что он галлюцинировал, ибо невольно задает себе вопрос читатель: что же он такое видел тогда, что "после уже он никогда не видал". И сам Толстой подчеркивает здесь необычайность того, что он "видел".
