Немцы входят в контору в несколько нервном состоянии. Они знают, что они теперь не в моде. Как-то их встретят? Не будут ли на них кричать? А к окрикам они не привыкли, потому что недоимок за ними не числится, дороги на время проезда губернатора и архиерея всегда исправлены, а с становым они держат себя на равной ноге. Кроме того, в конторе немцы должны смешаться с обыкновенным русским мужиком, с «русской свиньей».
Вошли, стали. Контора полна смесью племен и лиц. Племена и лица с удивлением осматривают вошедших: что, мол, за господа такие явились? Пиджаки, штаны на выпуск, на шее галстухи-шарфы, животы совсем господские, выпуклые, мягкие. У некоторых накрамаленные манжеты с голубыми стеклянными запонками. Руки пухлые, без жил, которые у русского мужика видны целыми пучками; на руках кольца, венчальные и так просто Andenken’ы и Ueberraschung’и. Толпа племен невольно стихает и невольно расступается.
— Ну, почтенные немцы, подходите.
Подошли и опять слегка нервничают. Тесно, и надо стоять на вытяжку, а немцы к этому не привыкли: становой на старине говорил «садись, хер Нейбаум». Немцы переминаются на ногах, по забывчивости кладут руки в карманы брюк, но сейчас же поспешно их вынимают.
— По русски говорите?
— Ошень мала.
— Очень худо. Откуда, вы?
— Херсонскэ губерниэ, Одессаэр уезд, Кассельски волость.
— Куда идете?
— На Ташкент.
— На чью землю?
Немцы не отвечают и начинают вытаскивать из боковых карманов своих пиджаков большие конверты, наполненные бумагами. Чиновник раскрывает и видит собрание документов, заключающее в себе всю историю переселяющегося немца. Тут и увольнительные свидетельства, и приемные приговоры, и паспорта, и переписка с поверенными в Ташкенте по приобретению земли, и арендные контракты, и запродажные, и купчие. И все это аккуратно написано, засвидетельствовано, заявлено, подписано, припечатано. Все крепко, ясно, нерушимо. Везде, где следует, — неустойки и вознаграждения за убытки. Ни горьких офицерских вдов, ни купеческих архиплутов, — словом, ничего «по совести», а все на бумаге. Чиновник с удовольствием убеждается, что в настоящем случае он может не выходить из роли, предназначенной обыкновенному чиновнику, и не превращаться в рулевого на боте общества спасания на водах.
— У вас все в порядке.
Немцы приосаниваются.
— Теперь вас надо переписать. Ну, как зовут тебя?
— Якоб. Якоб Христианович Клотц, — с гордостью говорит немец. Очевидно, Якоб Христианович Клотц был у меня в Кассельской волости большой птицей.
