Александр Цыбочкин до войны работал на заводе, был оставлен Черниговским обкомом партии на подпольной работе, а в марте пришел к нам в отряд. Храбрости ему тоже было не занимать, как оказалось в боях, где человека видишь сразу.
Войсковую разведку возглавил Андрей Дунаев, а моим заместителем по разведке стал Яков Коротков, тот самый, что привез новый приказ, выбросившись к нам с парашютом, — старый красногвардеец и чекист. Участник гражданской войны, он вел борьбу с басмачами в Средней Азии и уже тогда имел правительственные награды за храбрость. В общем, Яков Федорович — из старой гвардии большевиков, как и многие другие организаторы нашего соединения. А Мирослава Тарновского назначили руководителем инженерно-саперной части, в которую входила диверсионная группа. Материально-техническое дело по-прежнему поручили «майору» — Мейтину. А лечебно-санитарные заботы — нашему главврачу Григорию Еременко.
Подсчитали по спискам и донесениям: у нас более пятисот бойцов. Вооружены все — винтовками, автоматами, станковыми пулеметами, за последние дни к ним прибавились ротные и батальонные минометы. Вот только пушек еще не было…
Разумеется, при формировании соединения было уделено много внимания подбору и расстановке кадров политсостава, партийного и комсомольского актива. Всю душу вкладывал в это дело наш комиссар Митрофан Гаврилович Негреев. Для непрерывной политико-воспитательной работы среди партизан и местного населения были созданы группы агитаторов в каждом отряде. Опираясь на широкий партийный и комсомольский актив, на его личный пример в боевых и диверсионных операциях, мы могли решать задачи, поставленные Украинским штабом партизанского движения.
Сколько бы я ни занимался делами, как бы серьезны они ни были, а все время подбиралась и точила мысль: расстаемся с Попудренко. Давно ли я собирался его корить за то, что нам не выложили сигнальных огней в ту туманную ночь и заставили самолет возвращаться обратно в Москву, а вот уже и расстаемся. Отчего так устроен человек, что лишь перед самым расставанием он в полной мере чувствует и понимает, как дорог ему тот, с кем он сегодня прощается? Этого не переделаешь, наверно, потому что по-настоящему не оценишь друга без разлуки — такова жизнь…
Николай Никитович позвал нас, всех командиров и комиссаров отрядов, к себе на ужин. Короткое слово сказал, как мы воевали в эти месяцы и какие дела нам предстоят. А потом выпили по чарке, как водится, за успех… Разговоры всё не ладились, от грусти, наверно, охватившей всех. Начали скрывать ее за шутками, загадками, анекдотами, мужики всегда от грусти, которая вдруг обнажится, убегают в шутки и смех. Маскируются.
