А не покажется ли кому-нибудь неправдоподобным, что мы за неделю собрали из жителей соседних с Елинским лесом сел, главным образом из молодых жителей, такой большой отряд? Я сам себе задаю этот вопрос и отвечаю: нет, это не было легкомыслием.
Шел сорок третий год. Зима и весна его были временем, когда менялись не только погода в природе, но и погода войны, если можно так сказать. Отзвучали строгие голоса горестных сообщений, пришла радость многих побед и освобождения. Захватчики утаивали от населения вести о разгромах их войск, о поражениях там и тут, но эти радостные вести кочевали по городам и селам, куда еще не доносились гулы фронтовой артиллерии. Их, эти вести, передавали живые голоса. Иногда шепотом, но передавали. И, конечно, люди все нетерпеливей ждали желанного часа, и не только ждали, но и сами стремились помочь ему, этому часу, подойти к их порогу.
Да, нетрудно понять: своим участием в общей борьбе люди приближали победу. Чувство долга, воспитанное в них смолоду, с пионерских и комсомольских лет, заставляло брать в руки оружие.
Приходили к нам главным образом, повторяю, молодые люди, почти подростки или только что перешагнувшие эту раннюю и обычно безмятежно-светлую пору человеческой жизни, полную самых невероятных, иногда фантастических мечтаний и загадываний наперед.
Почему такое юное пополнение? Отцы — на фронте, старшие братья — тоже, значит, в селах — старики, нередко едва живые, да вот она — молодежь, которая и шла к нам. Ребята шестнадцати-семнадцати лет становились бойцами. Их угоняли в Германию, на рабскую жизнь, а они убегали. Искали партизан. И находили. Не упускали случая попасть в партизанский отряд.
В селе Перелюб после налета на полицейский стан наш комиссар Негреев зашел напиться в хату, где, как тут же выяснилось, жила семья фронтовика. Старший сын этого фронтовика, Гриша, увидев Негреева, сказал матери, что уходит с партизанами, стал упрашивать Негреева взять его. Комиссар посмотрел на печальную женщину — вот-вот слезы брызнут из глаз, — спросил ее, сколько лет сыну, и опять подумал, сейчас расплачется, ведь не на рыбалку отпустить надо, а она передохнула и ответила просто:
— Большой уже. Пусть идет и воюет, как отец. А мы уж с Володей здесь перебьемся.
Но не тут-то было! Володя заявил, что он всего на два года младше Гриши, которому восемнадцать, и тоже стал умолять и настаивать, чтобы мать и его отпустила в партизаны. Все равно не удержать дома! Уйдет! Только будет тогда искать, где они, партизаны, а сейчас вот они, здесь, вот их командир… Теперь-то мать расплакалась, но, вытерев слезы, искренне принялась просить Негреева, чтобы партизаны обоих ее сыновей взяли в свой отряд. И Митрофан Гаврилович согласился…
