— Теперь я пенс…
— Кто?
— Пенс, говорю, на пенсии, значит. Деньжат заработал, лежат втуне, процентами обрастают. А жена алмаза век не видела, хотя я их добывал. Отсюда и мыслишка купить ей бриллиантик, чтобы знала, на что наши с ней северные годы ушли.
— Покупайте, — согласилась Вера Михайловна.
Он вертел перстень, смотрел его на свет, прищуривался, приглядывался и шумно вздыхал.
— Откровенно говоря, я видел сырые алмазы, а в граненых-то не очень разбираюсь…
— Зачем в них разбираться? Вы оценивайте красоту.
— Вот я и оцениваю, — не совсем уверенно согласился покупатель.
Вера Михайловна представила… Не представила, а как-то допустила такую невероятную возможность… Нет, не возможность, а вообразила сон с открытыми глазами — ей дарят двенадцатитысячный бриллиант. Кто дарит? Ах, это не так уж и важно. Допустим, не северянин, а какой-нибудь южанин. «Не уезжай ты, мой голубчик…»
— Это не алмаз, — сказал вдруг покупатель.
— Это бриллиант.
— По-моему, это и не бриллиант, — повторил он с добродушной улыбкой.
— Что? — не поняла вдруг она.
— Ей-богу!
Вера Михайловна решительно взяла перстень:
— Если вещь не нравится, то ее лучше не покупать.
— Зря вы обижаетесь на пенса…
— Гражданин, у нас ведь государственный магазин, а не частная лавочка.
— И все-таки это не алмаз. Я на них собаку съел.
Он что, шутит? Лицо круглое, облитое здоровым румянцем ветров и морозов. Улыбается располагающе. Может быть, разыгрывает? Мол, двенадцать тысяч, а за что — за кварц?
— Мы только первого апреля продаем кварц за бриллианты, — пошутила и она.
— Да на кольце ни пробы нет, ни маркировки…
Вера Михайловна схватила перстень, поднесла к глазам и начала скользить взглядом по его полированным поверхностям. Чистый, гладкий, белый металл… Никаких букв и цифр не было.
— Что же это, по-вашему? — тихо спросила она въедливого покупателя.
— Только не алмаз…
— Людочка! — крикнула Вера Михайловна таким голосом, что прибежали и Людочка, и продавщица из отдела янтаря, и директор…
Они поочередно разглядывали перстень, а Вера Михайловна потерянно смотрела на дурацкого пенса, который заварил всю эту кашу.
— Стекляшка? — Людочка всплеснула руками.
— Перстень подменили.
Кто это сказал? Директор. Какие глупости, кто мог подменить…
— Кто подменил? — все-таки спросила она.
— Вам лучше знать, — отрезал директор.
Вере Михайловне стало вдруг жарко. Нет, это не ей жарко — это полыхнул жаром пол, и горячий поток воздуха, как от летней земли, пошел вверх, застилая человеческие лица. Она их видит, но сквозь этот жар, сквозь этот пар, отчего лица чуть колышутся и даже слезятся. Она почувствовала до какого-то едкого покалывания в груди, что сейчас произойдет еще более страшное. Вот сейчас… Острый глубокий удар пронзил левую половину груди, лопатку, руку и страшной болью растекся по телу. Это директор… Он чем-то ударил ее сзади. За перстень…
