— Ты что лезешь, как овца в волчью пасть? — напустился Цып-Цып на статиста, удиравшего прочь с поднятым над головой, как трофей, пером.
— Брось, дяденька, я зажгу его и окурюсь от страха, — со смехом ответил тот.
Послышался властный голос режиссера:
— Готово, господа! Начинаем, начинаем! Спокойствие, снимаем! Все по местам. Вы, сударыня, становитесь на место, а ты, Дэскэлеску, выдерни из волос это перо, тебе, видно, захотелось сыграть индейца. Какого черта мы здесь возимся! А ну, малец, выпускай птицу.
Кондор шагал тяжело, мелкими шажками, следуя за Филиппом, который держал повод как можно свободнее, чтобы не мешать птице передвигаться. Отец разматывал клубок, стоя у грузовика. Птица потешно переступала с ноги на ногу, то и дело останавливаясь, пытаясь сорвать клювом узлы, стягивающие ей лапы, и распуская крылья во всю ширь тесной проволочной клетки. Кондор словно готовился к чему-то, предчувствуя, что в конце пути его ждет свобода, и приближался к ней не спеша, успокоенный, покорно следуя за ребенком, тянувшим его за собой. Этот последний путь за решеткой оканчивался не в новой клетке, а у подножья серой горы, над которой простиралось бездонное небо. Нейлоновая нить вилась вслед за кондором, прижимая редкие пучки альпийской травы.
Вокруг царила напряженная тишина. Люди разошлись по своим местам, золотоволосая женщина, опустившись на колени, стала класть перед Сфинксом какие-то непонятные земные поклоны. Аппараты застыли в ожидании, а режиссер, медленно шагая вдоль проволочного туннеля, объяснял Филиппу, что он должен делать дальше.
— Дай ему подняться на скалу, малец, но держи накоротке, чтобы не взлетел прежде чем нам нужно. Сам спрячься за Сфинксом, а то попадешь в кадр и испортишь нам всю съемку. Как только услышишь выстрел, отпускай, и пусть летит.
Филипп остановился как вкопанный. Кондор злобно уставился сквозь решетку на режиссера. Под его скошенным лбом складывались смутные планы.
— Какой выстрел, хозяин? Кто будет стрелять?
— Я. Мы должны заставить кондора взлететь, не так ли? Я выстрелю рядом с ним, ты отпустишь нить, и птица поднимется, насколько она ей позволит. Потом мы заставим кондора опуститься разика два-три.
— И опять с ружьем?
— С пистолетом.
— С настоящими патронами?
— Хоть бы и с патронами. Ведь я буду стрелять мимо него.
— Нельзя, дяденька. Об этом не было уговору. Вот так же застрелили Уганду, когда он убежал из клетки.
— Это еще кто?
— Лев, но его уже нет. С него содрали шкуру, а мясо отец отдал гиенам. Это был почти дрессированный африканский лев.
