— В горах, километрах в ста отсюда, ведь это королевский кондор, где же его еще снимать?
*
И в самом деле, только Филиппу удалось выманить кондора из его клетки. Он заманил птицу в переходный вольер из толстой проволоки, какими пользуются, когда выгоняют на арену дрессированных львов. Кондора подталкивали сзади, пока он не попал в зарешеченный фургон зоопарка. Лишь после того как шофер запустил мотор, птица начала биться, охваченная паникой. Филипп следил за ней в окошечко в задней стенке кабины. Он сам был напуган и вместе с тем радовался этой прогулке в неведомое. Впервые мальчик уезжал так далеко от дома. Ему хотелось побывать в горах, которые он еще ни разу не видел, и неожиданное путешествие со всеми его хлопотами возбуждало его любопытство.
Впереди неслась машина кинематографистов, за ней грузовик с кондором. Филипп сидел между отцом и шофером, то и дело оглядываясь на своего крылатого друга, которому поездка в горы, по-видимому, не доставляла никакого удовольствия. Птица не отрываясь смотрела на бесконечную асфальтовую ленту шоссе, вылетавшую из-под машины как раз под решеткой фургона, и это беспрерывное движение одурманивало ее. Но во время остановок, когда к машине сбегался народ, чтобы поглазеть на запертую в ней заморскую птицу, кондор приходил в ярость и бился о железные двери, дребезжавшие, словно в них бросали булыжниками.
Когда дорога стала подниматься по отрогам Бучеджь, кондор прижался грудью к решетке и стал глядеть на далекие горы, словно они воскресили в его памяти что-то давно забытое, скрытое в глубине изначальных инстинктов и разбуженное теперь чистым горным воздухом. Горы были невысокие, мрачные, почти ничтожные по сравнению с теми, которые смутно, как в тумане, вспоминались ему. И все-таки это были горы, оседланные лесами, со скалистыми, окутанными тучами вершинами, испещренными кое-где пятнами снега.
Они добрались наконец до серой, причудливо источенной ветрами и дождями вершины Сфинкс, напоминавшей профиль мертвой головы какого-то колоссального языческого божества, заброшенной высоко на горную седловину. Там кинематографисты раскинули свой съемочный лагерь, установили аппараты, прожекторы, огромные панно из станиоля, сверкавшие на солнце, как огненные зеркала.
У подножья Сфинкса суетились десятка два одетых в звериные шкуры бородачей с пиками. Среди них находилась женщина с золотистыми волосами, каких Филиппу еще никогда не приходилось видеть, с кукольным лицом и белой кожей, едва прикрытой на груди и животе узкой полоской из леопардовой шкуры. Женщина подошла к машине и захлопала в ладоши, как ребенок.
