Даже отец Филиппа опасался кондора. Что-то необычное в поведении этого хищника, чего не удалось сохранить ни одному из зверей зоопарка, вызывало к нему всеобщее уважение. Он сохранил свое достоинство, непреклонность, его нельзя было унизить с помощью голода, и он люто ненавидел тех, кто поймал его и выставил напоказ в этой клетке.
Мальчуган проник в запретное царство кондора, не думая о том, что может не выйти оттуда живым.
Птица издала резкий крик, в котором прозвучали одновременно вопрос, предупреждение и боевой клич, и в зоопарке сразу все стихло, словно звери почувствовали, что над лесом пролетела смерть. Солнце скатилось куда-то к корням деревьев, и вечерние тени медленно расползались по этому маленькому, окруженному решеткой уголку джунглей. Откуда-то из зеленой чащи послышался крик павлина, и почти сразу ему ответил громкий всплеск воды, словно в наполненный до краев бассейн бросили тяжелое тело. Дятел, который иногда осмеливался искать червяков в дереве кондора, уселся на верхнем краю решетки и с любопытством ждал, что произойдет. Ребенок дрожал, не в силах отвести взор от завораживающих глаз птицы.
В этих глазах полыхало пламя злобы, ненависти и долгожданного торжества. Но вместе с тем глаза мальчика не выдавали и тени страха, и именно это заставляло крылатого хищника колебаться, мешало ему броситься на жертву.
Разбуженные инстинктом звери ждали нападения кондора. Но человеческий детеныш медленно встал, и в руках его не было оружия, а на покрытых каплями пота висках и вдоль тонкой шеи проступили синие жилки, которые пульсировали от ударов трепетавшего сердца. В них билась живая кровь, и кондор прекрасно знал это, ему оставалось только ринуться и глубоко вонзить ятаган своего крючковатого клюва. Но он был сыт и не в духе. Он много раз замечал, что ребенок топчется вокруг клетки, и ждал. Если он решился наконец войти, то войдет еще и еще раз.
— Меня зовут Филипп, — заговорил с ним мальчик. — Ты сильный, у тебя могучие крылья и острый клюв. Все боятся тебя. А я не боюсь… Подожди, не кидайся. Здесь у тебя грязно и плохо пахнет, дерево твое совсем сгнило. Хочешь, я буду звать тебя Филиппом, как зовут меня? Мне бы так хотелось, а еще я хотел бы иметь такие же, как у тебя, большие крылья и летать. Как бы я полетел тогда! Я приберу в клетке, прогоню этого дятла, который, я знаю, раздражает тебя, и залеплю цементом дыры в этом источенном червями дереве… А ты научишь меня летать, ладно?
