Наконец, стали пить чай, и Анне Аркадьевне терпеть это застолье оставалось недолго. Она подсчитывала минуты, когда вдруг выступила мать Анжелы.
– Так! – хлопнула по столу Бабариха и повернулась с Юре. – Я не поняла! Когда свадьба-то?
Голос у нее был визгливо-начальственный, как у дамы, привыкшей вести собрания-заседания и призывать аудиторию к порядку, затыкать буянов.
– Чья свадьба? – глупо переспросил Юра.
– Твоя и Анжелы.
– А! – усмехнулся он. – Мы еще не думали.
Каптенармус заговорил о том, что свадьбу можно сыграть в столовой их санатория, на кухне все свои, полтораста человек вмещается, на окна цветные шарики повесить…
– Заткнись! – рявкнула его жена и снова повернулась к Юре. Когда она вертела корпусом, жар-птица из блесток на ее груди переливалась, точно оживала и хотела взлететь. – Ты с Анжелой живешь! А если она на сносях?
– На ком? – опять нахально переспросил Юра.
– Веди себя прилично! – не выдержала Анна Аркадьевна.
Он кивнул и обратился к Анжеле:
– Ты беременная?
Девушка помотала головой. Она вмиг подурнела: сморщилась, покраснела, хлопала кукольными ресницами, сдерживала слезы. Татьяна Петровна испуганно ссутулилась, точно над ее головой летучие мыши закружили.
Бабариха осыпала Юру проклятиями:
– Ах, ты сволочь! Подлец! Надругался над девкой…
– Ведите себя прилично! – перебил Юра, зыркнув на Анну Аркадьевну, точно вернул ей упрек. Мол, тут не перед кем в культуре поведения упражняться. С Юры слетела маска юного нахала и теперь он злился. – Никто ни над кем не надругивался! Что вы орете? Что вы лезете в наши дела? Мы сами разберемся!
– Я вижу, как ты разбираешься! Попользовался и теперь в кусты!
– Галя! Галя! – не понимал происходящего захмелевший Каптенармус. – Они что? Не женятся?
У Анжелы потекли по щекам слезы, она ладошками размазывала черные потеки, выглядела жалко, трогательно и кошмарно.
«Чурбан! Хоть обними девушку, приголубь!» – мысленно заклинала Анна Аркадьевна.
Но Юра немых посланий не воспринимал, препирался с неслучившейся тещей, отбивал словесные удары, видел только противника. Ему нужно победить, ему всегда нужно побеждать, любой ценой, остальное и остальные его не волнуют.
Бабариха переключилась на дочь и тоже не дрогнула от жалости к девочке, не утешила, не обняла.
Поносила:
– Я тебе говорила? Говорила? Что ты в нем нашла? Голь перекатная, нищета! Бессовестный! Он тебя использовал! Как подстилку!
Анжела зашлась в громких безудержных рыданиях. Татьяна Петровна подскочила к ней, прижала к себе, гладила по голове и плечам:
