– В яблочко! Тянет! – признался Павел Васильевич.
Анна Аркадьевна заговорила о том, что ее восхищает его работа с цветом. Нет чистого алого, желтого или розового. Главное – нет черного. То есть он есть, зримый, воспринимаемый как черный, но состоящий из смеси других цветов – от фиолетово-лазуревого до грязно-красного. К этому пришли только французские импрессионисты, с их фиолетовыми тенями, а у Павла Васильевича кошары отбрасывают тень фантастических оттенков. Тень – и дальше не закрашенный фон. Словно отсечение лишнего. Как в портретах некоторых известных художников. Она назвала несколько фамилий, наобум, не помнила точно, кто писал портреты в подобной манере. Вряд ли Павел Васильевич знаком с историей живописи, а слушать похвали и лестные сравнения ему приятно.
Польщенный, он раскраснелся, не мог удержать улыбки – детской и одновременно скрывающей волнение.
Юра тоже улыбался. Самодовольно. Поглядывал на Анну Аркадьевну и дядю Пашу с видом человека, который давно твердил, как надо жить-действовать, а его не слушали. Наконец одумались.
Пришла Ирина Матвеевна, пригласила за стол, первая партия пельменей уже готова.
Пельмени ели с домашней аджикой – пюре из свежих помидоров, обильно приправленное солью, чесноком и острым перцем.
Павел Васильевич предложил:
– По рюмочке? Есть казенка и своя. Какую предпочитаете, Аркадьевна?
– Конечно, вашу. Из чего гоните?
«Прости меня, дорогой мой гастрит!» – думала Анна Аркадьевна, пригубливая самогонку и закусывая пельменями под огнедышащим соусом. Неловко выпить фермент, который нужно глотать при каждом приеме пищи. Если она сейчас достанет пилюлю, хозяева решат, что боится отравиться их едой. Сколько хворей и болезней, включая алкоголизм, от добросердечия! К вопросу об эмпатии русских.
– Павел Васильевич, – спросила она, – вы продаете свои картины?
– Дарю любую! – широким взмахом руки он едва не смел со стола графинчики с самогонкой.
– Тише ты! – воскликнула Ирина Матвеевна. – Не столько выпил, сколько размахался!
– Даритель! – Анна Аркадьевна покивала Ирине Матвеевне с солидарным женским осуждением. – Мой супруг такой же. Приезжаю на дачу, он там один целую неделю был. И обнаруживаю, что ничегошеньки не сделано. Конь не валялся, даже маленький жеребеночек. – Ты чем здесь занимался? – Видишь ли, я помогал Марии Петровне чинить сарай. То есть сначала хотел починить, но там все сгнило, пришлось новый строить. – Из какого материала? – Из нашего, у нее своего не было. Тебе что, досок жалко?
