— Были у него деньги, были! Говорите, что хотите, но на пустом месте такое богатство не родится, тут корень нужен, — все свое твердил Генчо.
— Были, конечно, — подхватил дед Боню из своего угла, — когда депутатом был во время войны, хорошо руки погрел, другой бы обжегся…
— Правда твоя… в войну он только… это самое… — прошамкал дед Илю и снова затих в своем углу.
— В войну, говоришь, только? — засмеялся Стойчо и шагнул в середину. — А я вот что скажу… — да так и замер на месте: в кофейню вошел Георгий Ганчовский с каким-то незнакомцем.
Все притихли, смущенно глядя в сторону, как напроказившие школьники, потом сразу встрепенулись — каждый был готов их к своему столу пригласить. Только один Иван не пошевельнулся, хотя и он тоже был смущен неожиданным появлением Ганчовского. Ганчовский снял шляпу, скользнул взглядом вокруг и потом поздоровался. Было ему под пятьдесят, может, сорок пять, и хоть он был слегка сгорблен, но выглядел еще молодцом. Волосы отброшены назад, слегка посеребрены сединой, но от этого он выглядел солиднее и строже. Усы он отпустил пышные, и от его лица веяло добрым старым временем, патриархальными, крепкими нравами. Спутник его тоже поздоровался с присутствующими, слегка поклонившись. Это был красивый, крупный мужчина, одетый безупречно.
После минуты замешательства, когда гости направились к пустому столику, Алтын вылетел из-за стойки, схватив на лету салфетку, смахнул крошки, приставил два стула и почтительно замер. От внимания сидящих в кофейне не укрылось, что Ганчовский, войдя в залу, был слегка нервен. Но, видимо довольный быстрым и ловким обслуживанием, взял себя в руки, провел рукой по волосам и спокойно заказал две чашки кофе.
В кофейне воцарилось тягостное молчание. Незнакомец усмехнулся про себя, медленно огляделся, и взгляд его остановился на деде Илю, который сидел в углу за стойкой, окутанный облаками табачного дыма. Ганчовский поздоровался с дедом и заказал ему кофе, а потом попытался завести разговор о кукурузе, о пахоте и предстоящем севе. Но люди отвечали сдержанно и снова умолкали. Гость, и тот попытался вставить слово — но оно повисло в воздухе… Людям вроде бы и хотелось нарушить молчание, но языки у них словно отнялись — они совсем сконфузились. Гости допили кофе, посидели еще немного, попрощались и вышли.
И снова никто не шевельнулся, хотя каждому не терпелось выплеснуть все, о чем думалось. Каждый пугливо озирался, будто за стеной подслушивали.
