Когда веяли кукурузу, старая принесла два пустых мешка и оставила около кучи кукурузы.
— Насыпайте! — крикнул Иван.
В это время Пете выскочил из-за веялки, прыгнул на кучу — и кукуруза рассыпалась по всему гумну.
— Ах, ты, чертенок! — бросилась к нему мать, он бросился бежать, но она его догнала и хлопнула по попке. Мальчик уплетывал от нее, весело повизгивая, как разыгравшаяся собачонка. Но вдруг споткнулся об лопату, упал и заревел. Бабка бросила мешок и кинулась его поднимать.
— Вставай, родненький, вставай! Она только об одном и думает, как бы от тебя отделаться!
У Тошки потемнело в глазах от боли и обиды. Закусила губы. Слезы вот-вот брызнут, но она все еще держится, подавляя вспыхнувшую боль. Тошка подмела рассыпанную кукурузу, насыпала меру и поискала глазами Ивана. Он в это время выгонял с гумна соседского поросенка. Бабка утирала заплаканное лицо внука и, наконец, увидела сына.
— Вот он чем занимается! А здесь помочь некому.
— Я помогу! — раздался чей-то голос у нее за спиной. Старая опустила ребенка на землю и выпрямилась.
— Илия, это ты? Откуда?
— Был у сестры Даны. С Иваном не виделись все лето, — дело есть.
Тошка опустила метлу, через силу улыбнулась и кивнула ему:
— Здравствуй!
Старая метнула на них злобный взгляд, все в ней так и закипело: „И чего приперся, оборванец вылюоловский!“
Но обернулась к нему с радушной улыбкой: „А-а, Илийка, здравствуй, дорогой, ну как вы там, живы-здоровы, как детишки?“
— А что с ними сделается? Детвора…
— Ну и слава богу. А вот наш чуть было не свернул себе шею. Я невестке все толкую: да оставь его, пусть играет на воле, не встревай, сам нос расшибет — сам встанет…
Илия не вслушивался в болтовню матери. Для приличия что-то ответил, оттащил в сторонку тяжелый мешок и встал перед Иваном. Иван раскраснелся, запыхался. Разговор начался с громких приветствий, потом пошел все тише; они отошли в сторонку и перешли совсем на шепот. Старая, как ни силилась, не уловила ни слова. Но была уверена, что разговор не к добру — широкая спина Илии получила не одну из ее ядовитых стрел. Иван стоял лицом к ней, и хотя и пытался спрятаться за Илию, она ясно видела, как он растерянно хлопает глазами и виновато смотрит в землю. Вылюолов размахивал руками, словно хотел разодрать свою побелевшую от солнца рубаху, которая явно была ему мала. Он то и дело тыкал в Ивана пальцем, то ли обвинял, то ли угрожал, а, может, убеждал в чем-то. Сознавая свое бессилие, старуха аж дрожала от злости. Так бы и кинулась, так бы и заорала прямо в лицо — и дело с концом.
