Но и этот прекрасный день был омрачен, опоганен обидными словами на никому не нужных поминках.
Иван шагал босиком по горячей пыли узкой проселочной дороги и думал о людской простоте и серости, будто завещанной дедами и прадедами. Вот, пожалуйста, — большинство крестьян сознает, что всякие там поминки и прочее — это пустое и вредное суеверие, но совсем отказаться от этого не могут. Поддаются женам, дочерям и бабкам, боятся деревенского огласу да сплетень. Даже он сам. Иван, знает, что поминки — пустая утеха, вековое заблуждение, но и он уступил своей матери, потратил столько времени и денег… Если бы он попал под дерево, а не Минчо, тот не позволил бы устраивать это представление. Он ни за что бы не согласился, помянул бы его совсем по-другому.
Иногда скрип встречной телеги отрывал его от этих мыслей. Свозили с полей остатки снопов. Волы, напрягая последние силы после тяжелого дня, медленно тянулись по кривой пыльной дороге, высунув язык.
— Куда ты, Ваню? — спрашивал какой-нибудь знакомый парень.
— В Балювдол, кукурузу посмотреть.
Некоторые останавливались перекинуться словечком, закуривали и потом ехали дальше. Иван перевалил через один холм, другой и, наконец, добрался до кукурузы. Стебли уже высохли, стали серого цвета, листья по краям пожелтели, пора срезать метелки. Опоздай он еще на несколько дней, без кормов бы остался. А и без того кукуруза в этом году не уродилась…
Под вечер, возвращаясь домой, Иван шел мимо кофейни Пею Алатурки. Кофейня была пуста. Пею сидел под виноградной лозой и скоблил перочинным ножиком арбузную корку.
— Что, Ваню, да ты никак отмолотился? — окликнул его Пею, облизываясь и утирая усы.
— Какое там. Сегодня по брату сороковины справляли.
— А-а! — понимающе протянул тот с преувеличенным сочувствием. — Да-а! Значит, сорок дней, говоришь? И не заметил, как пролетели… Помер, бедняга… ох-ма! Ничего не поделаешь, так уж свет устроен.
— Да, помер, — глухо повторил Иван.
— Хороший парень был Минчо, башковитый… Они любого ученого, бывало, за пояс заткнет… Люди помнят, пока жив, а протянешь ноги…
Но Иван его уже не слушал. Явно ища кого-то, он заглянул через полуразвалившийся забор внутрь двора, где в глубине был низенький домишко. Пею поглядел на него искоса, потом зевнул, потянулся и спросил:
— Чего ты там не видал?
— Вот на груши твои любуюсь, — схитрил Иван. — Ишь сколько уродилось в этом году. — А потом добавил небрежно: — Васил дома?
— Нет его. Поехал в город за рахат-лукумом.
