Из-за этих разговоров Качура и пошел за Гершуни. Уж больно ловок тот языком болтать. Поет как соловей — заслушаешься! Они даже пропустили момент, когда появился Оболенский. Фома и думать перестал о покушении, так хорошо было после водки с пивом говорить о жизни будущей и счастливой, когда всех извергов перестреляют и народ вздохнет полной грудью!
Перестав петь о будущей жизни, Гершуни первым увидел Оболенского.
«Идите же, Фома! Вон он!» С этими словами Гершуни всунул в руку Качуре фотографическую открытку с изображением киевского генерал-губернатора в полной парадной форме.
«Дайте докурить, Гриша!» — взмолился Качура, понимая, что эта папироса, возможно, последняя в его и так не очень счастливой жизни.
«Или сейчас, или никогда! — Гершуни безжалостно вырвал папиросу изо рта маленького человечка и пихнул его в сторону Оболенского. — Идите же!»
Фома истово перекрестился, вознес очи к небу, прошептал «Господи, пронеси!» и мелкими шажками стал приближаться к жертве, сверяя его лицо с изображением на открытке. В невинного, конечно же, стрелять не следовало...
— Молчит, Павел Нестерович, — огорченно констатировал Медянников. — А ведь мы к нему с самыми лучшими намерениями, поговорить о жизни и смерти.
— Не получается у нас разговора, а жаль! — вздохнул Путиловский. — Куда Гранин убежал?
Он назвал это имя наобум, но угадал. Фома вздрогнул и застыл, двигая одними лишь глазами.
— Видишь, голубчик, а мы все знаем! — ласково подсел к Качуре Медянников. — С тобой Гриша Гранин был, он тебе револьвер-то и надписал всякими похабными словечками... спортил орудию. Говорил, говорил и уговорил дурачка на виселицу. Сам, небось, не пошел на верную смерть! Тебя подослал!
— Я... не убивал... — непослушными губами выдавил Качура.— Я никого не убивал!!
— Точно! Ты просто попугать хотел князя. В шею ему попал, князь-то при смерти! Уже у него священник был, покаялся князюшка... Вот и ты покайся, пока мы священника к тебе не пригласили!
— Не виноватый я! — заголосил Качура. — Он меня уговорил!
— Кто он? Гранин? — приблизив лицо вплотную, спросил Путиловский. — С вами был Гранин?
— Я... — И без того маленький, Фома сдулся совсем и превратился в карлика. — Я... не могу говорить...
Медянников погладил Фому по головке:
— Да ты просто кивни.
И Фома кивнул.
— Спасибо. А теперь поспите, отдохните. Завтра встретимся.
Путиловский поднялся со стула. Больше Качура сегодня ничего не скажет. А за отдых будет благодарен. Уже то, что за ним стоял Гершуни, помогало предотвратить последующие покушения.
