Дверь отворилась, и в комнату стремительно вошел Путиловский. Берг вскочил, как подброшенный пружиной:
— Господа офицеры!
И тут же смутился — в комнате он был один как перст.
Путиловский изумленно взглянул на Берга. Подобное обращение в Департаменте не приветствовалось. К тому же офицерского чина Путиловский не имел и на такое приветствие вряд ли мог рассчитывать.
— Добрый вечер, Иван Карлович, — мягко ответил Путиловский, снимая легкое летнее пальто. — Мы с вами должны были сегодня встретиться, но, очевидно, я что-то напутал со временем?
— Счастливые часов не наблюдают, — поддержал Берг светский разговор. — Павел Нестерович, я приношу свои извинения... я опоздал, потому что... потому что!
Берг решил поменять тактику прямо во время разговора, замкнуться и сыграть в таинственность, чем сразу решалось много проблем, в том числе и служебных. Поэтому он замолчал, принял горделивый вид и стал что-то рисовать карандашом на листе бумаги.
Путиловский повел своим орлиным носом, ощущая в полной красе сложный аромат, составленный неопытными руками новоиспеченного развратника из пива, ликеров, шампанского, дешевых сигар и дрянного коньяка, связал все это воедино с утренним отсутствием носителя запаха на рабочем месте и мысленно прочел всю бесхитростную историю падения дома Бергов.
Берг сидел одинокий, как узник замка Иф, покрывая замысловатыми узорами лист казенной бумаги. Путиловский, стоя над ним, размышлял, как бы поделикатнее отправить Берга домой и донести до него при этом простую истину: в похмельном виде на работу лучше не являться.
Из коридора донесся характерный лошадиный топот, и в комнату ворвался Евграфий Петрович, спасая тем самым ситуацию.
— Павел Нестерович! Идемте, он сейчас в смотровой, оттуда его — в камеру. Там и допросим!
— Может, сюда? Здесь приятнее.
— То-то и оно! Здесь потом. А в камере много сподручнее: пусть, зараза, тюрьмы нюхнет! Ваня, хочешь взглянуть?
Совершенно невинный вопрос неожиданно вызвал у Берга неадекватную реакцию. Он вскочил, с хрустом переломил карандаш надвое и вскричал:
— Я вам не Ваня, а русский офицер! И впредь попрошу обращаться ко мне по уставу!
Удивленный своей смелостью и напуганный своей же непредсказуемостью, он сел. Лицо его выражало один лишь вопрос, направленный глубоко внутрь, до самых печенок подсознания: «Какого рожна я так ору?» Но ответа не последовало. Внутренние органы молчали все как один.
Медянников оторопел и воззрился на Путиловского. Тот прижал палец к губам и показал на дверь. Евграфий Петрович кивнул, и оба молча вышли. Уже в коридоре Путиловский тихо высказал свою точку зрения на мотивы столь странного поведения подчиненного.
