Панкин только сейчас понял, что майор прав. Каким бы дураком он выглядел перед запертой дверью чужого дома!
— А что же мне делать?
— Пока ничего. Дай мне малость подумать.
— Да, Лапин мне выдал деньги… Специально для… Ну, если кто из вашей конторы захочет ему помочь.
— Считай, что я бессребреник, а в качестве поощрения прошу об одном: сказать, кто все-таки нас заложил.
— Я же говорю: это был телефонный звонок. И тогда, и сейчас, по поводу Комара.
— Ну ладно…
Егоров проводил журналиста до метро.
— Если я что надумаю — позвоню тебе. Ты дома будешь?
Панкин подумал и решил, что неплохо было бы завалиться в гости к Нонне. Взять бутылку ликера, чего-нибудь к нему… В конце концов, есть повод, с сегодняшнего дня он, кажется, работает не один.
— Дома я буду часов в одиннадцать.
У книжного лотка торчали те же продавцы. Младший из них, осоловевший тонкогубый пацан, некрасивый до ущербности, искал что-то за пазухой у пышногрудой соседки. Та, сонно сомкнув веки, вяло отталкивала его от себя. Ему это не нравилось, он гнусаво матерился, нарочито громко, явно желая показать, что уже не сосунок.
— Слушай, Евгений Иванович, а с чего ты о милиции писать взялся? Ты бы вот о них… — кивнул Егоров на подвыпившую молодежь, — …за юные души боролся бы.
Панкин посчитал, что на несерьезный вопрос можно не отвечать, поспешил к турникету. Егоров все еще смотрел ему вслед, боясь оборвать появившуюся в голове мысль, когда услышал за спиной уже знакомый гнусамый голос:
— Эй, дядя, девочку хочешь? Всего три зелененьких, а? Она стоит того.
Егоров поневоле взглянул на грудастую девочку. Милое белое личико, недурная фигурка. Умыть, одеть — и на конкурс красоты. А может, она и есть одна из неудачниц конкурса?
— Ну как, дядя? Три бакса стоит?
— Она стоит того, чтоб я тебе морду набил, сопляк, но, поверь, мне сейчас некогда.
Тонкогубый неразборчиво забубнил вслед уходившему майору. И так же вслед послышался сухой лающий женский смех.
Первое, что он сделал, когда вернулся домой, снял телефонную трубку и набрал хорошо известный ему номер:
— Костик, дело на миллион. Слушай, в четверг днем жмурика одного подобрали в городе, умер от сердечного приступа, лет двадцать пять — двадцать семь, чернявенький, в кожанке, был без документов. Ты посмотри все, что о нем копнули, а? Жду, я дома.
В принципе, не так много людей возилось с опознанием покойника, круг их можно очертить. И если журналист не врет, что кто-то ему звонил…
Костик долго себя ждать не заставил. Он очень тепло и душевно обозвал Егорова нехорошим словом, потому как тот своих лучших друзей вводит в заблуждение. В четверг ни днем, ни вечером, ни ночью не подбирали в городе ни милиция, ни врачи чернявого молодого человека, умершего от сердечного приступа.
