— Голову вниз, — приказал я Константине, и рабыня склонила передо мной голову.
Я подождал несколько мгновений, а потом, взяв дощечку, велел:
— Теперь отступи, и жди, оставаясь на коленях.
Блондинка попятилась немного, сверля меня яростным взглядом, но послушно осталась стоять на коленях.
— Ты хорошо выглядишь на коленях, — похвалил я.
Константина лишь издала сдавленное сердитое бульканье, но осталась стоять как приказано.
Я взглянул на Пертинакса, проверяя, не станет ли он возражать против моего исправления его рабыни. Но его глаза светились отнюдь не возмущением. Мне даже стало интересно, видел ли он когда-нибудь свою собственную рабыню в таком виде?
Впрочем, ещё интереснее мне было другое, а была ли она вообще рабыней?
По крайней мере, Пертинакс лесничим точно не был.
— Быть может, теперь позволим рабыням поесть, — предложил мужчина, разряжая обстановку.
— Конечно, — согласился я.
Вот этот момент Сесилия и обнаружила, что её дощечка, мягко говоря, довольно легка. Константина выделила ей немного, и, я подозревал, далеко не лучшие кусочки.
Немного погодя, я легонько щёлкнул пальцами, давая понять Сесилии, что ей следует приблизиться ко мне и встать на колени, а затем, медленно, вынуждая девушку изящно вытягивать шею, накормил её. Разумеется, при этом она не должна была пользоваться руками. Такие простые методы напоминают рабыне, что она зависит от хозяина во всём, не только в плане ошейника и одежды, если таковая ей позволена, но и в плане жизни, но даже самого крохотного кусочка пищи. Я кормил Сесилию постепенно, наблюдая, как она изящно брала с моей руки своими прекрасными мелкими белыми зубами. Кусочек сула я позволил ей слизнуть с пальцев.
Краем глаз я наблюдал за реакцией Пертинакса, отметив, что он, как я и подозревал, смотрел на это действо почти горя восхищением и трепетом, с удовольствием и завистью. Иметь красавицу в собственности, настолько в своей власти, настолько зависимой, переполняет мужчину триумфом и радостью, и даже ликованием. Только тогда он начинает понимать, каково это может быть, быть тем, кто Ты есть, мужчиной. Безусловно, гореане считают подобное само собой разумеющимся.
Сесилия брала пищу с моей ладони с благодарностью. Она выглядела почти мечтательно довольной. Иногда, склоняя голову, она нежно целовала мою ладонь и пальцы.
— Рабыня, рабыня! — прошипела Константина.
— Ваша, Господин, — шепнула мне Сесилия.
— Рабыня! — выкрикнула блондинка.
— Возможно, — обратился я к Пертинаксу, — Ты тоже мог бы покормить свою девку таким способом.
