Лейтенант коротко взглянул на нее, сказал негромко:
— Пистолет.
— Тебе его?
— Нет. В порядке?
— Да.
Цветков выразительно глянул в сторону спящих браконьеров. Она кивнула.
— Федор, — позвал участковый.
Пятаков пошевелился:
— Че?
— Айда со мной.
— Куда ишо?
— За водой, куда.
Пятаков нехотя поднялся, натянул шапку и, на ходу вытаскивая пачку «Беломора», вышел из избы. Цветков еще раз выразительно поглядел на браконьеров, потом на Ледзинскую.
— Да ясно! — громко сказала она. — Идите, сколько можно!
Когда Цветков, гремя ведрами, вышел вслед за Пятаковым, Наташа сказала:
— А ты приляг еще, Ольга. Отдохни.
Ледзинская посмотрела на браконьеров — те не шевелились, лежали, как два трупа, — и, скинув сапоги, забралась в мешок. Закрыла глаза — всего на секундочку, но открыть больше не смогла. Ладно, подумала Ледзинская, засыпая, подремлю немного, а пошевелятся — услышу. И Наташа разбудит, если что… Может, предупредить ее?.. Так сама знает…
Через минуту она крепко спала.
Но браконьеры давно уже не спали, что можно было определить по их застывшим напряженным позам. Они прислушивались к тому, что творится и о чем говорится в избе, и делали только вид, что спят.
Едва Ледзинская забралась в олений мешок и затихла, парень в энцефалитке осторожно высвободил из-под головы руку и посмотрел на часы. Потом потянулся и толкнул в бок толстячка. Тот открыл глаза. Парень указал взглядом на дверь.
— У вас папиросы есть, Григорий Нестерович? — спросил он негромко, но достаточно внятно, чтобы женщина-лейтенант, если все же не спит, услышала, что ни о чем крамольном они не говорят.
— Есть, — испуганно пробормотал толстячок, потом удивленно посмотрел на парня. У того с вечера была полная пачка сигарет, и папиросы он не курит.
— Пойдемте покурим, — сказал парень, пристально глядя на толстячка.
Хозяйка, кормившая грудью младенца, подняла голову. Толстячок достал пачку «Беломора» и протянул парню. Тот, задержавшись в дверях, взял помятую пачку, перебрал несколько папирос, выбрал поцелее, вернул пачку и, не спеша доставая спички, гремя коробком, вышел из избы. Толстячок протиснулся следом.
Пятаков, несмотря на свою кажущуюся неповоротливость и на то, что особой охоты идти на ключ не выказывал, обратно шел ходко, обгоняя участкового инспектора. Когда до избушки оставалось совсем немного, Пятаков вдруг заметно прибавил шагу и почти побежал, ведро неся, однако, ловко и осторожно, так что не пролил ни капли.
— Давай… жми, лейтенант, — прохрипел он, обернувшись на миг, и в перекошенном лице его мелькнула тревога. Инспектору стало не по себе. Он тоже прибавил ходу, поспевая за Пятаковым и стараясь не расплескивать воду, которой и так оставалось по рубчик.
