— Слушаюсь, — откозырял невесть как появившийся молоденький городовой. — А с этими шо? — кивнул на злобно поглядывающих друг на друга извозчиков.
— Шо, шо! К околоточному тащи, — отмахнулся старший. — Там разберёмся.
— Минуточку, господа! — подбежал запыханный толстяк. — Я, конечно, глубочайше прошу пардону, но кто мине за весь этот бардак платить будет? — гневно кивнул на разбитое стекло. — Баба Соня?
Бобров устало вздохнул.
— Платить? А вы кто таков будете, господин хороший?
— То есть как это кто? — опешил толстяк. — Боже ж мой, да я Марк Давидович Френкель, хозяин этой несчастной кондитерской. Ви только поглядите, сколько эти жлобы своими кобылами покоцали…
— Один момент, — городовой властным жестом пресёк словоизлияния. — Нечипоренко!
— Я!
— И господина Френкеля тоже к околоточному.
— Слушаюсь!
— Как? — толстяк умоляюще прижал руки к груди. — Меня? С этими малохольными жлобами? Люди добрые! Имейте же стыд!
— Там разберёмся, — молодой помощник поспешно увлёк за собой возмущённого кондитера. — Пройдёмте.
За углом бойко застучали копыта. Едва не влетев в шарахнувшуюся толпу, лихо затормозила пролётка.
— День добрый, Филимон Архипович! — разбитной паренёк приветственно махнул картузом. — Кого тут в больничку надоть?
— А, Петруха, — одобрительно глянул городовой. — Наш пострел везде поспел… Сейчас, обожди…Дмитрий Михайлович, у вас из вещей только чемодан и саквояж были?
— Что? Вещи? — Макс задумчиво потёр лоб, припоминая. — Ах, да. Только чемодан и саквояж.
— Вот и чудно, — городовой быстро черканул в книжечке. — Петруха, а ну давай-ка подсоби! И смотри у меня, — показал кулак. — Не тряси! Чтоб как маму родную!
Блеснув белозубой улыбкой, паренек, пыхтя, взвалил чемоданы.
— Филимон Архипович, я вас умоляю! Да рази ж я когда кого-нибудь тряс? Довезём в лучшем виде, не беспокойтесь!
— Ну-ну…
Бережно усадив пассажира, городовой скомандовал:
— Трогай помаленьку.
Пролётка плавно тронулась с места и свернула на Пушкинскую. Макс обеспокоенно оглянулся.
Если память не изменяет, кажется, ещё номер в гостинице был забронирован. Пропадёт теперь. Плакали денежки.
— Не извольте беспокоиться, Дмитрий Михайлович, — доверительно наклонился Филимон Архипович. — Конечно, у нас в Одессе больницы может и попроще, но лечат весьма недурственно, уверяю вас.
— Что? А, нет. Я беспокоюсь отнюдь не о больнице. Номер в гостинице пропадёт. Заранее оплачен. А деньги казённые.
— Ах, это, — пренебрежительно отмахнулся городовой. — Да полноте вам, сущая безделица. Вот устрою вас в больницу, и всё улажу.
