— Так Мыкола я c Новорыбной, — казалось, извозчик даже обиделся. — Да меня там каждая собака знает!
— Так, — старательно записал городовой. — Значит Микола… А фамилия, отчество?
Микола на миг задумался.
— Фамилия? Так Покобатько я, Григорьевич.
— Так… Значит Микола Григорьевич Покобатько. Ну, рассказывай, как дело было, — городовой кивнул на разломанные пролётки.
— Эх, как было, — Микола с трудом поднялся и тоскливо оглядел бездыханную кобылу и пассажира. — Вот значит, какая у тебя судьба, Маруха. На колбасу заберут… Да и ты, добрый человек, сел со мной не в добрый час, — голос предательски дрогнул. — Сгубил, я тебя значит, душегуб окаянный…
— Ты давай погоди себя клясть-то, — перебил городовой. — Ещё разберёмся, кто из вас душегуб. Ты вот лучше скажи, где второй-то?
— Так один он был, — шмыгнув носом, Микола стыдливо утёрся рукавом. — На Таможенной площади его взял. Вези меня, говорит, голубчик, в гостиницу Европейскую. Деньги вперёд отдал…
— Да тьфу ты, бестолочь, прости меня господи! Извозчик второй где?
Микола растерянно заморгал.
— Второй? Какой второй? Так вроде и не было никакого второго, вашбродь!
— То есть как так не было? — недоверчиво прищурился полицейский. — Точно помнишь? На ходу выпрыгнул что ли?
— Точно не было, — подтвердили в толпе. Пустая она была, точно. Понесла наверно дура кобыла. Испугалась…
— Испугалась, говоришь? — городовой задумчиво заглянул поверх голов на разбитую окровавленную витрину.
Рядом смущённо мял кнут растрёпанный мужичонка, пугливо поглядывая на толпу.
— А вот он и второй нашёлся, — прищурился полицейский. — А ну-ка иди сюда, голуб, — поманил пальцем. — Иди-иди.
Мужичок лихорадочно заозирался.
— Я?
— Да, ты!
— Так я это, вашбродь…
Мужичонка медленно попятился.
— А ну не дури, — городовой нарочито медленно ухватился за эфес шашки. — Лучше давай по-хорошему…
Шушукаясь, толпа словно по команде раздвинулась, образуя неширокий коридор.
Уныло вздохнув, неудавшийся беглец покорился судьбе. Опасливо втянув голову в плечи, медленно прошёл сквозь толпу и остановился, оторопело покосившись на бездыханного пассажира.
— Вот так-то оно лучше, — проворчал городовой. — Ну и как тебя звать-величать?
— Трофим я, Никаноров.
— Трофим, значит, — записал полицейский. — А с норовом видать у тебя кобылка-то, — кивнул куда-то вдаль. — Дюже резвая. Твоя, или хозяйская?
Мужичок машинально проследил за взглядом.
— Дык, моя, а то чья же? Паранькой кличут.
Городовой задумчиво покивал.
