- Ну, в а с все равно не возьмут, - сказала Джинни без всякой задней мысли, но, не успев закончить фразу, поняла, что говорит не то.
- Знаю, - быстро ответил он и снял ногу с подоконника.
Приподняв раму, он вышвырнул сигарету на улицу. А покончив с этим, повернулся к Джинни:
- Эй, будь другом. Тут придет один малый, скажи - я буду готов через минуту, ладно? Только побреюсь, и все. Идет?
Джинни кивнула.
- Мне поторопить Селину или как? Она знает, что ты здесь?
- Да, знает, - ответила Джинни. - Я не тороплюсь, спасибо.
Брат Селины кивнул. В последний раз внимательно оглядел порез, словно прикидывая, сможет ли в таком состоянии дойти до своей комнаты.
- Почему вы его не залепите? Есть у вас пластырь или еще что-нибудь?
- Не-а. Ладно, не переживай.
- И он побрел из гостиной. Но очень скоро вернулся, неся половину сандвича.
- На, ешь, - сказал он. - Вкусно.
- Но я, правда, совсем не...
- А ну е ш ь, черт возьми. Не отравил же я его, и все такое.
Джинни взяла сандвич.
- Спасибо большое, - сказала она.
- С курицей, - пояснил он, стоя на Джинни и внимательно на нее глядя. - Купил вчера вечером в этой дурацкой кулинарии.
- На вид очень аппетитно.
- Ну вот и ешь.
Джинни откусила кусочек.
- Вкусно, а?
Джинни глотнула с трудом.
- Очень, - сказала она.
Селинин брат кивнул. Он рассеянно озирался, почесывая впалую грудь.
- Ладно, пожалуй, я пойду оденусь... Господи! Звонят. Так ты не робей!
И он вышел.
Оставшись одна, Джинни, не вставая с дивана, огляделась по сторонам: куда бы выбросить или спрятать сандвич? В коридоре послышались шаги, и она сунула сандвич в карман пальто.
В гостиную вошел молодой человек лет тридцати с небольшим, не очень высокий, но и не низкий. По его правильным чертам, короткой стрижке, покрою костюма и расцветке фулярового галстука нельзя было сказать сколько-нибудь определенно, кто он такой. Может, он сотрудник - или пытается попасть в сотрудники - какого-нибудь журнала. Может, участвовал в спектакле, который только что провалился в Филадельфии. А может, служит в юридической фирме.
- Привет! - дружелюбно обратился он к Джинни.
- Привет.
- Фрэнклина не видели? - Он бреется. Просил передать, чтобы вы его поджидали. Он вот-вот выйдет.
- Б р е е т с я... Боже милостивый! - молодой человек взглянул на свои часы. Потом опустился в оббитое красным шелком кресло, закинул ногу на ногу и поднес ладони к лицу. Прикрыв веки, он принялся тереть их кончиками пальцев, словно совсем обессилел или долго напрягал глаза. - Это было самое ужасное утро в моей жизни, - объявил он, отводя руки от лица. Говорил он горловым, сдавленным голосом, словно был слишком утомлен,чтобы произносить слова на обычном диафрагмальном дыхании.
