Свадьбу решили сыграть торжественно и дать вдове в приданое усадьбу недалеко от Пренесте, возле герникских гор. Место, дескать, красивое, благодатное, хоть и не безопасное, но не герою уходить от военных тревог. Поэтому потребовалось совершить все обряды, объявить заранее о помолвке, и свадьба была назначена через месяц, сразу с оговоркой, что, если за этот месяц вспыхнет война, то в первый счастливый день после роспуска армии.
Почти у всех гостеприимных хозяев повторялись истории, подобной той, что случилась с молодым Павлом Канулеем.
Он на второй день рано утром встретил Квинта при выходе из его таберны и попросил:
— Славный Квинт Гладиатор! Твоё боевое искусство стало уже легендой. Нет ли на тебе обета перед богами сохранить его в тайне, и мог бы ты немного обучить меня?
Евгений, зная, что практически у всех народов, у которых ставка в войне делалась не столько на организацию, сколько на индивидуальную смелость и умения, были школы рукопашного боя, не счёл это нарушением культурного эмбарго и не отказался.
— Есть на мне обеты, но они не мешают мне учить достойных. Выйдем во внутренний двор.
Всё у Павла шло наперекосяк. Где нужно было расслабиться, он напрягался, где нужно было отключить мысль, начина думать и терял время. Но, весь избитый и многократно поверженный наземь, он лишь воспылал ещё большим желанием.
— Если ты не запрезирал меня за тупость и неумелость, мог ли бы ты завтра ещё раз преподать мне урок?
На следующий день у Павла стало получаться ещё хуже. Поэтому на третий день Квинт сказал:
— Духовно ты не готов. Сейчас попытаемся начать учить тебя следить за духом и разумом своим. Садись, как я тебе покажу, и повторяй сначала за мной, а потом мысленно, слова.
И Евгений произнёс мантру, которую он создал сам таким образом, чтобы она ничего преждевременно не открывала.
— Бог, имя которого неизвестно, светлый создатель мира, царь мира нашего и всех миров и времён, тот, перед кем отчитываются все боги всех народов, даруй мне ясность и твёрдость духа, а я обязуюсь использовать её, чтобы твёрдо и честно идти путями своими.
Никогда не сидевший по-восточному Павел стойко выдерживал необычное упражнение, и, когда еле-еле встал на затёкшие и болевшие ноги, вдруг сказал:
— Я понял, сколько я не понимал. Мне нужно было бы долго и упорно учиться у тебя или у твоих загадочных учителей.
— Ты сейчас сказал решающие слова. «Radices litterarum amarae sunt, fructus dulces». (Корни наук горьки, плоды сладки). Если мне боги дадут возможность учить тебя по-настоящему, я буду. Но тебе это недёшево обойдётся во всех смыслах.
