Квинт удивился. Он помнил, что спартанцев изображали мощными, красивыми, но низкорослыми. А насчёт лаконичности… скоро нашёлся повод сравнить красноречие греков и аргументацию римлян. Квинт попросил Гигия выступить с речью в прославление и в пользу геометрии, астрономии и механики. Мы приведём лишь один пассаж из этой речи, которая длилась почти час.
«Блаженствуя в синеголубых небесах и на вечносвятом Олимпе, благие боги олимпийские даровали наилучшим и добродетельнейшим из людей земных крупицы высшего знания своего, которое они получили от Мирового Света и Мирового Разума, осеняющих наш мир своими благодеяниями, и вкушающий горьких снаружи, но сладких в сердцевине, плодов сих наук уподобляется блаженным богам, насколько может подобен быть человек несовершенный совершеннейшим существам, озаряет ум и душу свою светом Истины и видит те Слова, что в основе мира лежат».
Квинт был весьма доволен, когда Теренций ответил почти что так, как в подобном случае сказали спартанцы:
— Audiens medium initio lectus. Memorans initio finem non audio. Вreviter repetere. (Слушая середину, забыли начало. Вспоминая начало, не слушали конец. Повтори кратко).
— «Brevis esse laboro, obscurus fiо» (Если я стараюсь быть кратким, я становлюсь непонятным), — ответил грек.
Пришлось Квинту объяснить кратко:
— Мир наш сотворён Словом Божиим. Бог есть и Свет, и Разум, и Истина. «Deus est infinitus, creaturae sunt finiti» (Бог бесконечен, твари конечны). Поэтому человек неизбежно порою погружается во тьму невежества. Поэтому он часто следует страстям, а не разуму. И поэтому высшая истина для него недоступна. Но он может пытаться достичь её, подняться так высоко, как его природа позволяет. И греки изобрели такой способ: это геометрия и астрономия. Геометрия позволяет увидеть красоту чистого высшего Разума. Астрономия — вечную красоту нашего мира. Механика — применить это на деле, чтобы строить сначала в уме своём, а затем уже воплощать в жизнь сотворённую разумом красоту. Тем самым человек уподобляется Богу, насколько он может.
После такого пассажа пришлось потрясённого Гигия приводить к присяге богу Единому. Он дрожал от страха и пытался уклониться: «Мой учитель, ученик самого Пифагора, не раз твердил нам, что поклоняться Богу единому — гибель для мира, потому что человек бесконечно ниже Его». «А мы не поклоняемся. Почитаем и служим», — уже привычными словами отрезал Квинт.
Сияния родила ещё одного сына, а через шесть месяцев Порция вторую дочь. На некоторое время это обострило отношения между женщинами, поскольку Порция чувствовала себя ущемлённой: у неё дочери, а у наложницы сыновья! Но затем, хорошенько поругавшись, женщины вдруг помирились и начали что-то обсуждать между собой, скрывая даже от Квинта.
