— И ваши люди смогут молиться на нём. Но помнят ли они, чего нельзя делать?
— Слухи уже дошли, — сказал Аттий, — А ты лично произнесёшь речь и расскажешь моему народу, как поклоняться неведомому Богу.
Квинт посуровел.
— Не поклоняться, а почитать! Расскажу.
— Сначала расскажешь мне, и я за тобою буду повторять всё по-вольски, — улыбнулась Сияния, руку которой Квинт держал в своей ладони.
И тут вдруг выглянула из своей каморки Вулли, которая уже успела раздеться, натереться благовонными маслами и нарядиться в украшения и драгоценности.
— Я лучше сумею всё рассказать вольскам вслед за Квинтом, если он мне сначала всё объяснит.
Квинт внутренне содрогнулся. Она ведь сможет незаметно сместить акценты в свою пользу и в ту сторону, которую она посчитает выгодной. Заодно в замаскированной форме она высказала претензию на его ночь и постель: ведь ясно, где он будет рассказывать жене о неведомом Боге.
— Тебе нельзя. У тебя свой Путь — верного служения богине Венере, ты идёшь по нему, и поэтому ты не можешь объяснять Пути неведомого Бога. Богиня обидится на тебя как на изменницу, а неведомый Бог разгневается за то, что ты привнесёшь в его Путь свой путь и путь богини.
Вулли обиделась:
— Богиня мне разрешила!
— А мой Бог мне запретил! — отрезал Квинт, и не получил удара-предупреждения.
— Я решилась! — вдруг сказала Сияния, которая с тревогой слушала эту перепалку. — Муж мой, перенесём рассказ для вольсков на послезавтра. Завтра ты освятишь алтарь, и я на нём принесу присягу служить твоему… вернее, нашему Богу. А потом я смогу с полным правом пересказать твои речи своему народу.
Квинт обнял Сиянию и на глазах у всех страстно поцеловал, она ответила ему радостно и чисто. Вольски зааплодировали, а взбешённая Вулли убралась в свою комнату.
Вечером она как-то отчаянно, но от этого лишь ещё более зажигательно, танцевала, явно соблазняя Аттия, но тот остался неприступен (может быть, заодно не хотелось ударить в грязь лицом перед иронически смотрящим на всё Квинтом), и пришлось ей удовлетвориться двумя молодыми вольсками.
— Дважды она завлекла меня «принести жертву», — сказал Аттий Квинту. — Я понял, почему перед ней мало кто может устоять. Все беженцы-римляне готовы на всё по одному её слову. А вольсков я ей строго запретил ломать, и постановил, что никто из наших не может быть с нею чаще одного раза в шесть месяцев.
Квинт улыбнулся и выпил вместе с Аттием и Волками ещё по бокалу вина в честь тех, кто может преодолеть соблазн. Но ситуация его всё больше беспокоила: римляне оказались в массе своей полностью бессильны против обольщения, а ведь сколько ещё и каких сильных искушений будет стоять у них на Пути!
